пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ     пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ!

Владимир Штеле

 

«Это было, было…Где? Когда?»

 

Цикл стихотворений

 

 

1.       Шаганэ

 

Ты всё ещё прекрасна, Шаганэ.
Есенин, да и я, – твои фанаты.
Приехать бы на белом скакуне
К тебе, туда, где мины и гранаты.

Прости меня, достойный мудрый перс,
Что дочь твою хочу забрать на север,
А мудрый перс печально скажет: «Yes,
Возьми её, Аллах не будет в гневе».

Где мины и гранаты, там и кровь.
О Шаганэ, прости, что мы такие.
Мужчины севера,
персидская любовь
И горячей, и слаще, чем другие.

Красив Шираз,
в развалинах Дамаск,
Песок горит, и глина долго тлеет.
О Шаганэ, прости за это нас,
Прости, что мир становится всё злее.

Когда-нибудь всё-всё сгорит в огне:
Империи, державы, халифаты.
Тебя спасут, поверь мне, Шаганэ,
Поэты севера,
они твои фанаты.

 

 

2.       Вопрос француза Пруста

 

Я был сотрудником Минюста,
Минюст – большущий аппарат.
Теперь шинкую я капусту,
И жизни рад.

Как пахнет свежестью капуста,
Как руки от ножа болят.
Мне задают вопрос от Пруста:
Ну и чему ты, дурень, рад?

Я не люблю, когда – от Пруста,
Поскольку с ним я не знаком.
Белокочанную капусту
Шинкую русским я клинком.

Ни Чехов, ни Куприн, ни Бунин
Не зададут такой вопрос.
У всех троих бежали слюни,
Когда лакей капусту нёс,

И ставил в центр стола тарелку,
А рядышком - большой графин.
С утра застолье – опохмелка,
Три стопочки – Бог триедин.

И каждый, выпив рюмку, ахнет,
Яснее станет белый свет.
Капустою капуста пахнет.
Вопросы есть?
Вопросов нет.

Был я сотрудником Минюста,
Вопросов там полным-полно.
Я не люблю, когда – от Пруста.
А русским - ясно всё давно.

 

 

3.       Фридрих Бисмарк

 

Было в нашем сибирском посёлке
Много зеков и прочей шпаны,
Там торчали облезлые ёлки,
Ой, картина – как после войны.

Я там лет восемнадцать болтался,
Там орал: «Ну, попробуй-ка, вдарь!»
Там на бочке зловонной катался
Фридрих Бисмарк –
простой золотарь.

Прятал глазки свои он косые,
Если прятал, то был виноват!
И на кой вот такие России?
Ну, ни в бой с ним, ни на парад.

Не нужны нам в России такие!
Бочка, ковш – вот его инвентарь.
Странно было, что «Аве Мария»
Исполнял иногда золотарь.

А у Бисмарка пальцы, как крюки,
Он не пил, не орал, не хворал,
Брал он скрипку в вонючие руки
И «Аве Мария» играл.

У могилки стоит и не плачет,
Только водит смычком, словно псих.
Видно - хитрость какую-то прячет
Он в глубоких морщинах своих.

Потихонечку сжили со свету
Всех чужих,
в них мухлёж, плутовство,
И нерусскую музыку эту,
И нерусское имя его.

 

 

4.       Бонжур, Брижит!

На выходе из маникюрного салона -
Мадам Бардо,
с ней мопс.
«Бонжур, Брижит!»

В моём пространстве, сильно искривлённом,
Часы не ходят, время не бежит.
Все поезда в моём пространстве встали.
Был молодым, впадал в шаманский транс.
Я не большой любитель Провансаля,
Но умирать подамся я в Прованс.

Ветшает там давно моё поместье,
Где скатерти, оборки, кружева.
Мне говорит Брижит без тени лести:
«В стихах твоих Прованса синева,
Кроме того, - провинциальная небрежность
И деревенский романтичный шик,
А иногда сквозит такая нежность,
Ты очень русский… как это? ... мьюжик».

Стоял, молчал, хотел груздей солёных.
У ней - отит, а у меня – артрит.
Раз в год у маникюрного салона
Встречаемся: актриса и пиит.
Пастельные тона в глазах зелёных.
«Мерси боку, - промямлил я, - Брижит».
В её пространствах сильно искривлённых
Часы не ходят, время не бежит.

 

 

 

 

 

5.       Гораций, ах, Гораций

 

Случается - похож я на Горация,
Когда душа строкой возбуждена!
А рядом баба: лифчик, комбинация.
Ну, вроде как, Горация жена.

В моих эподах Брут, оружьем бряцая,
Соратникам своим орёт: «Тикай!»
Со мною баба: лифчик, комбинация.
«Ты… это, - говорю, - не отвлекай».

Я – автор поэтических новаций,
Ты, вроде, как Горация жена,
Ты в роль входи, давай, шепчи: «Гораций,
Ах, от твоих стихов возбуждена!»

Давай, стони: «Гораций, ах, Гораций,
Гекзаметром твоим поражена!»
Я Бруту: «Ты пока мечом не бряцай.
Дела тут с бабой. Как-никак - жена».

 

 

6.       А с тех пор в Голландии всё тихо

 

Тёплые носки, цветные кломпы,
Эта с утюгом, та – с кочергой.
Ой, гляди, у них какие попы!
Да у наших – тоже ничего.

Нам по пиву и вдогонку – виски,
Ой, гляди, ну не страна, а рай!
Покупают тополь наш сибирский,
Режут кломпы, продают в Китай.

Пей тут пиво и селёдку кушай,
Высоченный вон, какой корчмарь!
Все они от семени Петруши,
Нет, недаром жил тут русский царь!

Пётр знал, что там, под юбкой дамы,
Знал, там - европейские трусы.
Слал монарх в Москву трусы тюками.
И грозил: «Боярышням носить!»

Те кривили рты: «Ну, шо ж такое!
Чё их даже на ночь не сымать?»
Царь орал: «Да что у вас с башкою!»
Призывал на помощь Бога Мать.

«Я тут, за границею, кукую!
Мне бархоут целый день строгать!
Про модернизацию толкую!
А они: сымать иль не сымать?»

Шкентель Царь тянул, не сняв короны,
Думал: «Может, ну его - царизм?»
Размышлял про Флот и панталоны,
И, конечно, про консерватизм.

Самодержца провожали с помпой,
Дамы - в плач: «Как без Петруши жить!»
А потом свои надели кломпы,
Стали цесаревичей растить.

И с тех пор в Голландии всё тихо,
Пётр, рассеяв семя, укатил.
Вон, гляди, гуляет журавлиха,
Вон тюльпанов голубых акрил.

 

 

7.       Вверх по Волге

 

Хочу, чтоб пароходик был с трубой,

А по бокам – ленивые колёса,

Да чтоб денщик прислуживал рябой

И щерился: «Смирновки? Кальвадоса?»

 

Хочу сидеть на палубе один,

На кителе кресты и эполеты,

Империи Российской Гражданин,

Я генерал и член Подкомитета.

 

 

Кораблик «Цесаревич Николай»

Плывёт по Волге вверх без остановки.

На берегу зелёном месяц май.

Отвечу денщику: «Давай смирновки».

 

На глубине вода черным-черна,

Чуть в сторону: порог, падун и банка.

Графиня дома ждёт – моя жена,

В каюте спит Катюша-содержанка,

 

Хочу сидеть на палубе один,

Просматривать вчерашние газеты,

Плыть по реке, где нет ещё плотин,

Шептать: «глупцы», «скоты», «апологеты».

 

Ещё лет двадцать до большой беды,

Ещё стоит великая держава.

На белый китель – капелька воды,

Порог остался слева, банка – справа.

 

По берегам – селения, народ.

Проснётся Катя, выйдет еле-еле.

Империя! Я – русский патриот.

Подкомитета член,

Владимир Штеле.

 

 

Остальные произведения вы можете прочитать в «бумажной» версии нашего журнала