Над книгой с Бертой Фраш
Борис Рохлин «Такси до Могадишо». Литературный европеец, Франкфурт-на-Майне. 2017. 570 стр.
В серии «Русская зарубежная проза» под редакцией Гершома Киприсчи вышла книга произведений известного современного русского писателя Бориса Рохлина (1942 г.), иллюстрации Юрия Диденко.
На обратной стороне обложки этой серии (выполненной Игорем Шестковым - также известным писателем русского зарубежья) портрет молодого человека.
Его лицо меня озадачило, так как за прошедшие годы привыкла к относительно актуальному снимку в «Литературном европейце» и «Мостах». И только углубившись в прозу, видишь в её отражении грустные глаза автора, многочисленные лица читателей и его героев. Сколько всеми прожито, сколько пережито! Одно из «многочисленных» лиц было несомненно молодым. Теперь к печальному выражению глаз добавились проницательность и лёгкая ирония. Но именно они и присутствуют в повестях и рассказах Бориса Рохлина, написанных в разное время. Некоторые из них датированы 1974, 1978, 1979, 1980, 1994 годами. Может создаться впечатление, что они все созданы в одно время, время жизни опытного художника «у ручейка, у озерца, у речки Леты». Что остаётся после чтения произведений Бориса Рохлина? И в этом случае ответы отразятся в зеркальной мозаике лиц, где доминирует обречённость человека, который не может распоряжаться своей душой. Обречённость человека, трезво понимающего свои и чужие недостатки. Но не имеющего мужества трезвым смотреть на жизнь. И теперь в эмиграции - на мир в прошлом и в настоящем. На мир, «не обременённый достоинством и порядочностью». В рассказах и повестях Бориса Рохлина элегия и суета будней, обаятельное, юношеское стремление к справедливости, и поиск себя в бесконечной нетрезвости. Элегантность в обличении человеческих слабостей и пороков идеологии.
И Семёну Аркадьевичу (Городская черта или жизнь петиметра), и Семёну Гульдяеву, труженику прокатного стана, (Повесть о пропаже невинности, 1974 г.) невозможно не пить. Им легче смириться с действительностью, которую не всегда удаётся разбавить качественным спиртом или хорошим вином. Последствия предсказуемы. В конце концов разум теряют те, у кого он был. «Будущее рядом и видно без очков».
Можно радоваться мыслям, готовым цитатам, щедро разбросанным в творчестве Бориса Рохлина. Собственно они являются его стилем. Встречаются и слова песен из давно прожитой советской жизни. Географические и литературные имена пространства, куда уже не добраться. Кстати о жизни: «Делать надо только то, что делают все. Хорошее? Иногда. Плохое гораздо чаще. И вовсе ничего. Что наиболее разумно. Вот это и есть жизнь» (Племянник).
«Будьте осторожны, когда прекрасная эпоха подходит к концу. Не торопитесь в новую Там вас никто не ждёт» (Уф!).
«Не надо питать иллюзий. Питайтесь более здоровой пищей». «Нет ничего смешнее, чем жить и надеяться. Поэтому надейтесь, пока живы. Лучше всё равно ничего не придумаете».
«Мы ежедневно теряем вчерашний день» (У стен Малапаги).
«Крупным человеком быть нелегко и мелким-то трудно» - «вышагивал свою мысль Василий Трофимович», гуляя с собакой (Вертоград любви, 1974 г.). И продолжил: «Душа любви проста». К высказываниям его героев привыкаешь как к чередованию суток, если повезёт – то и времён года. Они естественны.
Писателю удаются любые зарисовки как одарённому живописцу - с натуры или по памяти. Совсем небольшой рассказ о суете торговли в квартире, где в «розовой комнате ...сладкий розовый запах», лежит покойница, вместил заботы близких, лишая таинственности момент смерти (Воскресенье по Гринвичу). Это действительно «проложенная колея» художника, из которой ему уже не выпасть «в кювет немоты». Да и молчание, молчание грусти – слова и звуки творчества. Потому, что в путешествии к самому себе «у каждого тяжело своё легко есть» (Когда нам хорошо).
«Всплывает прошлое, словно утопленник. Больно колется, не даёт забыться. ...Идёшь не по сегодняшнему переулку». Трогательный небольшой рассказ о любви Маленького героя к маме и о страдании «её отсутствием». В сборнике есть много рассказов, чувства и события которых кажутся относящимися к Борису Рохлину. Соблазн видеть автора в герое не развеется и при чтении «Литературной авто-био-графии» в конце сборника.
О прошлом - много. Например, о том, где гражданки Поляковы, ютясь в советских коммуналках, осуждали эгоизм и мораль в капиталистических странах, мало заботясь о собственных. Мужчины и женщины в произведениях Бориса Рохлина - реально существующие. Их проблемы питает не только идеологически удобренная почва – это понимает герой писателя: «Убогое пространство представлялось зрению и уму Василия Трофимовича. Скудный горизонт открывался умственному взору, угадывал он в наступавших рассветных сумерках покинутость и нищету земли, что должна была вот-вот открыться при свете грядущего дня, и мелкий печальный ум его искал и не мог найти законную середину всякой вещи и от этого складывал всю вину на обстоятельства, которых не было и в помине» (Вертоград любви, 1974 г.).
О «клиническом диагозе» сборника рассказов и повестей «Такси до Могадишо» можно сказать словами его автора, его героев: «Удивляться - моё ремесло». «Осень – большой художник. Она не рассказывает, не описывает. Она передаёт!» (Вечеринка в саду).
Не устаёт. Дай Б-г Борису Рохлину продолжить!
Его прозой легко проникнуться. В её кажущемся хаосе обретаешь покой светлой грусти. И радость встречи с талантливым писателем. Именно этот новый объёмный сборник (48 произведений) даёт такую возможность. Ибо в трёхмерном пространстве лучше слышны аккорды и постоянство потерь.
Инвентарь жизни, коверкающий судьбы, находился в том месте, где «раз в сутки - поезд на Воркуту». Герой Рохлина попадает на другой берег, откуда при желании проще добраться до Хайдельберга, Парижа или Могадишо. Теперь, в осени жизни есть свои преимущества, например, не жарко. И можно взирать на «остатки, обломки прожитого».
Но где на Земле и, главное, когда начнётся жизнь вне обстоятельств?!
***
«100 лет русской зарубежной поэзии». Антология. Том IV. Издательство «Литературный европеец» Франкфурт-на-Майне, 2017. 496 стр.Под общей редакцией Гершома Киприсчи.
В.С. Батшев. Составление, редактирование, вступительная статья, био-библиографические справки.
Статью «О поэзии эмиграции 21 века» Владимира Батшева к четвёртому тому действительно невозможно дополнить. Но можно говорить о просветительской миссии всех четырёх томов Антологии, цитировать, обсуждать. Как и во вступлениях к предыдущим томам, рассматривается иделогическая причина четвёртой волны эмиграции в Европу, Америку, Израиль. «Нелюбовь» государства, в котором родился, весомый, но не единственный аргумент погнавший «с 1991 по 2017 год около 20 миллионов человек» в эмиграцию. Были среди них и любители приключений, и просто богатые или пожилые в поисках спокойной жизни. Немало людей потеряли надежду на будущее для своих детей. Многим было неуютно, а то и не безопасно оставаться в СССР, а затем в республиках.
Третьи уже давно жили на чемоданах и ждали возможность эмигрировать. Устали и от строительства коммунизма, и от политических преобразований. И стремились просто нормально работать и жить в стране, где существуют демократические институты власти.
Оставьте ностальгию для глупцов,
Она – пример непрочного каркаса.
У нас, как лист капустный с голубцов,
Срывали кожу, обнажая мясо.
Нас тысячи: уехавших, удравших
и выгнанных, затравленных, больных,
униженных, сидевших, потерявших,
замученных ударами под-дых.
Мы, как цыгане, по миру кочуем,
и соскребаем въевшуюся грязь.
Мы раны наши старые врачуем,
втирая в грудь Свободу, словно мазь. ...
И хватит причитать о ностальгии!
Краплены карты! Кончена игра!
Мы больше не прописаны в России,
гниющей «под созвездьем топора». Владимир Вайнштейн, Германия.
Конечно, и в четвёртой волне оказались люди «пишущие».
Среди «моря стихов» Владимир Батшев собрал «наиболее интересные», испытывая «сложность... – отобрать хорошее из кучи всякого».
Не вдаваясь в «анализ написанного и опубликованного», он отмечает «поэтическую неграмотность, литературное малокультурье», которое «влечёт за собой определённую консервативность. ... Частично поэзия свободна, критична, независима, но ориентируется на публикацию в России. Этих „частичных“ поэтов трудно назвать русскими зарубежными поэтами, и я их так не называю». Они предпочитают жить зарубежом, «бегая за грошовыми подачками в российское консульство, участвуя в подозрительных сходках „соотечественников“».
Составитель антологии отмечает, что «нормальный поэт отвергает саму возможность возвращения, он уезжал не для того, чтобы возвращаться – богатым ли иностранцем, нищим ли бродягой». И ещё Владимир Батшев не уверен, что «все ли достойные включены в этот том». В его извинении есть надежда на издание пятого тома для тех, кто не вошёл в четвёртый. И замечательно, что «русская зарубежная поэзия спокойно перешагнула из одного века в другой». Опять выбор стихотворений или отдельных строк для этой статьи был мучителен. И субъективно отражает некоторые мотивы поэзии четвёртого тома Антологии.
По небу ангелы бегали
и оставляли следы,
лёгкие, розово-белые,
тоньше морозной слюды.
Алое солнце ноябрьское
тихо за крыши скользя,
было похоже на яблоко,
так, что банальней нельзя.
Вот ведь какая идиллия,
если о жизни всерьёз.
Кремль, и Рейхстаг, и Бастилия
ниже, чем уровень слёз... Ольга Бешенковская, Германия.
Мне нравится звенящий этот дождь:
Знакомая тоскливая весёлость,
Знакомая напористость и дрожь
Отчётливый, отчаявшийся голос.
Он наполняет утро сентября
Особой грустью лучшей перспективы.
Когда мы говорим полушутя,
Что мы уже давным-давно счастливы. Ильдар Ахметсафин, Германия.
Вечерний вальс
Небо закатное, насквозь прогретое,
Черные птицы, летящие стаей.
Утро напрасным случилось, за это я
К вечеру, к вечеру все наверстаю.
Видно, пирог разрезая на части.
Поздние праздники дарит природа.
Здравствуй, осознанность с именем Счастье
И непричастность с названьем Свобода.
За осторожность и за неизбежность
Как не любить этот свет уходящий.
Здравствуй, привязанность с именем Нежность
И расточительность жить настоящим. Зоя Полевая, США
Тот летний день сошёл с ума.
В то утро не было рассвета:
Под крышей туч бесился ветер,
В окно хлестала ливнем тьма,
Взрываясь сполохами света.
Гром рушился, тащился вдаль,
Как скалы, сталкивая тучи.
Дубов обламывались сучья.
Слепой грохочущий обвал
С небесной скатывался кручи. ... Юрий Попов, США.
...
Кто сказал, что жизнь жестока?
Рыбкам сытно и тепло,
Главное, - не видеть стёкол,
Когда бьёшься о стекло. Владимир Штеле, Германия.
Жизнь прекрасна...
Идет, заплетая косу,
рыжая осень. Оранжевый, желтый, красный...
Листья упавшие, словно одежды, несут
воды лесные реки. Этот атласный
румянец, что кронам деревьев к лицу,
ловко, стволы раздвигая, ветер срывает ненастный.
Жизнь прекрасна, - шепчут шуршащие листья в лесу.
Георгий Садхин, США.
В хорошо изданный сборник (серийная обложка художника Игоря Шесткова) включены произведения не только здравствующих поэтов четвёртой волны эмиграции. В конце этого тома (как и в предыдущих) есть сведения о 112 авторах из разных стран: США, Израиль, Франция, Германия, Чехия, Канада, Литва, Дания, Норвегия, Япония, Румыния, Латвия, Англия.
Читателя ожидают разнообразие размышлений о душе, о счастье, об отношении к стране рождения и восприятии новой, об отношениях между людьми, о судьбе.
Грусть в поэзии – это её сильная сторона, «нечто полное простора, нечто полное печали», в которой «парит прозрачная душа» (Анатолий Аврутин). Действительно эмиграция (по политическим мотивам) – без возвращения даже в мыслях – большое испытание для души, стремящейся к самовыражению на русском языке.
Бьёт прошлое небылицами.
Что встречу в грядущем дне?
Сегодня не раздвоиться бы
и не сфальшивить мне...
Судьба
Судьба меня пересадила
С корнями на чужую землю.
Приемлю или не приемлю,
мне мило здесь или не мило,
с годами ко всему привыкну:
к дворам, палаткам и бездомным,
к величию мостов бетонных
и к дикости растений дивных,
к тому, что знойный ветер волен
зажечь столбы огня, как свечи...
И звук родимой русской речи
со мною здесь по высшей воле... Раиса Резник, США.
«История – сука, а не соловей, ломает эпохе суставы... Но что остаётся потом на песке?» - рассуждает Владимир Батшев в одном из своих стихотворений.
В эмиграции четырёх волн создано немало замечательных произведений прозы и поэзии. Владимир Батшев приложил немало усилий для огромного уникального на сегодняшний день издания четырёх томов Антологии «100 лет русской зарубежной поэзии». На её страницах им собраны стихотворения 491 поэта.
Составитель «приносит искреннюю благодарность Галине Чистяковой за корректуру всех четырёх томов антологии, а также профессору В. Фету за указание интересных американских поэтов».
Глубокая благодарность Гершому Киприсчи.
С оптимизмом завершает Владимир Батшев статью «О поэзии эмиграции 21 века»:
«В конце концов, только из-за того, что люди продолжают писать и читать стихи – надо жить дальше!»
***
Михаил Ландбург. «У-У-У-У-У-У-У-Х-Х». Роман. Издательство MEDIAL, Израиль, 2017. 234 стр.
Необычное название нового романа израильского писателя Михаила Ландбурга (1938 г.) полностью соответствует содержанию. Павел Матвеев (Санкт-Петербург) очень тепло отзывается об этом романе на последних страницах книги, в оформлении обложки которой использована картина Пабло Пикассо «Чтение».
Было нелегко писать о предыдущем - «Прости меня, сын», вышедшем в прошлом году. Новый - ещё более самодостаточный. Каскад афоризмов на фоне поэтических описаний фрагментов из жизни героя нужно ли описывать, пересказывать? А всё-таки Матвееву удалось.
У-У-У-У-У-У-У-Х-Х – так герой произведения выражает восторг при восприятии классической музыки. Такими же звуками передаёт душевную боль его мама.
Кто он? Ами - поэт, филолог, выпускник университета Тель-Авива, 28 лет. Мелькают часы из его жизни. Они полны забот от обрушившихся на героя несчастий. Приём с указанием минут не новый, но здесь необходимый, органичный. Течение времени как поверхность реки, скрывающая и вмещающая события и страсти.
Впрочем и слова используются всё теже, знакомые. Писателей отличает результат их использования, воздействие на читателя.
Одно несчастье повлекло за собой в буквальном смысле множество. После смерти отца героя, известного скульптора, заболела мама. Её душа не выдержала. И Ами продал их хорошую большую квартиру, чтобы заплатить за достойный уход и содержание матери. Для себя он снял жильё под крышей, куда смог перенести только пару предметов из прежней жизни. Работу в школе в другом городе, которую он получил после окончания университета, пришлось оставить. В Тель Авиве её получить нелегко. Он часто проверяет свою почту в ожидании ответа на разосланные заявления. Посещает маму в частной клинике. Общается со своим умным, но сексуально неуравновешанным другом Довом.
Для оплаты жилья и других необходимых расходов Ами берётся за любую работу. Пишет статьи в журнал, читает и рецензирует рукописи неизвестных авторов, охраняет машины на стоянке. Однажды, в ночную смену он встретил женщину, в которую сразу же влюбился. Михаил Ландбург хорошо отобразил чувство влюблённости Ами. И опустошающую насыщенность безудержного сексуального влечения Дова.
Поэтическое восприятие городского ландшафта Тель Авива и встречи с его жителями, диалоги с доктором матери, с бывшей однокурсницей, с квартирной хозяйкой, с другом, описания трудностей и смысла жизни трогательны правдивостью. Всё это приправлено афоризмами, цитатами известных писателей. Текст украшен высказываниями «одной бабушки». По любому поводу ей есть что сказать! И хорошо, что дедушка высказывается значительно реже.
Не только несчастья приходят гурьбой. Ами испытал чувство влюблённости, получил место учителя в школе Тель Авива. И кто знает, что ещё может быть в следующем романе?
Творческий стиль Михаила Ландбурга отличается от известных мне писателей. Конечно, в старой русской литературе были афоризмы, басни, позже – анекдоты.
«Цитата – лучший аргумент ...», «Будущее литературы – в афоризмах. Их нельзя экранизовать», «Собрание афоризмов – выгодная продажа мыслей» - и множество других принадлежат Габриэлю Лаубу (1928, Польша - 1998, Гамбург), польскому, русскому, чешскому и немецкому журналисту, сатирику, писателю – создателю афоризмов. Очевидно склонность к кратчайшему изложению мысли, создание афоризмов, употребление цитат и знание разнообразных языков было обусловлено у Лауба его еврейской судьбой: родился в Польше, с родителями в 1939 году бежал от немцев в СССР, где их депортировали в Узбекистан и интернировали. В 1946 году он изучал журналистику в Праге и до 1968 года работал редактором, писателем. От «пражской весны» бежал в Германию. Похоронен рядом с могилой родителей в Израиле.
Использование цитат и афоризмов – особенность двух известных мне романов Михаила Ландбурга. Но что послужило её причиной, мне не известно.
После названия книги хотелось просто оставить «белое» пространство, то есть и не пытаться объяснить прочитанное. Так было бы почти в духе героя, «процеживая слова», я не могла «оставить строго нужные».
Сильнее оказалась потребность поделиться, упомянув о проникновенной поэтической душе и заботах интеллектуального израильтянина. Напомнить читателю, что «ночь, не торопясь, поедает себя. Медленно отступая, блекнет небо. Одна за другой гаснут звёзды, столкнувшись с молочной пеленой горизонта». Так красиво небо может быть всюду. Но не везде в любую секунду эту идиллию может нарушить сирена, предупреждающая о вражеском налёте – не без оснований подумала я.
Спокоен герой романа, перечитывающий перед входом в свою крохотную мансарду надпись, оставленную предшественником на входной двери:
«Уже поздно возвращаться назад, чтобы всё правильно начать, но ещё не поздно устремиться вперёд, чтобы всё правильно закончить».
Своё духовное завещание сыну отец героя романа излагает словами Бернарда Шоу: «Старайтесь иметь то, что вам любо, а иначе останетесь с тем, что имеете» - простые слова. Нередко смысловой шов этой мудрости кажется трудно преодолимым рвом. Не правда ли?
берта