Дмитрий Казьмин
Иды
Цезарь: настали Иды марта.
Прорицатель: но, Цезарь, не прошли.
Шекспир. "Юлий Цезарь".
В этом марте по прихоти календаря
Заговенье на пост приходилось на Иды -
День в который у каменного алтаря
Искупались Юпитера злые обиды.
На страну, на народ, и на гордый сенат,
На деревни, на город, на край и столицу,
Ничего не забыто - любой виноват
В том что враг у ворот, и зерно не родится.
Белорунною жертвой немая овца
При стеченье народа железом забита
За убийцу, за вора, и за подлеца
Чтоб никто не забыт, и ничто не забыто.
Каждый каждому враг, и на каждом вина.
Жирный дым вытекает из двери раскрытой:
Будет спел урожай и победна война,
Мы прощаем друг друга в весенние Иды.
Мы прощаем друг друга до будущих Ид,
Оскорбляя на миг достоянье священства.
Ничего не забыто, никто не забыт,
Месяц - это не срок в круговерти вселенской.
Нынче к вечеру будто слегка рассвело.
Клочковатый туман оползает по крышам.
В этот час о помиловании письмо
Принесли адресату, да тот уже вышел.
Мелкий мартовский дождь и ступени блестят.
Поднимаясь к сенату добавил небрежно:
"Что за чушь нынче, брат, про меня говорят -
День уже на исходе, а я еще здесь же".
Аве Цезарь! Идешь - так иди до конца!
Кем бы мы в этот час прощены быть могли бы?
Чернь ликует на площади возле дворца.
Ночь черна, но еще не закончились Иды.
Старение. Простая благодать…
Старение. Простая благодать
Полночной слабости, когда все тихо в доме,
Когда уснули дети, внуки, жены внуков,
И правнуков приплод, раскинув руки,
Весь милый, беспокойный, долгий род
Спит вперемешку: деды, дети - кроме
Её одной, а ей одной - не спать,
Не спать, не спать, не спится, мочи нету
Сомкнуть глаза, с собой наедине -
О, одиночество, карету бы, карету,
Да нет, не спится, явью - как во сне
В её барсучьей старческой норе
Виденья детства, длинной залы, света,
Стоящего в узорчатом окне.
Опять явятся милые живые
О, наваждение, кошмар, в который раз
Встают из-за предела - вы ли, вы ли?
Как восемьдесят лет тому назад -
Вас позабыли правнуки - вас, вас!
Вас нету больше, вы давно в могиле,
Да в памяти моей, в моих глазах,
В моих глазницах мутных - ваше зренье,
В моих остывших венах - ваша кровь,
И чем слабее глаз, тем память злее,
И прошлые обиды вновь и вновь
Являет мне с настойчивым терпеньем.
Вот фотография. На ней десяток лиц.
Обскура, магний, вспышка, отпечаток.
Так отпечатан в памяти начаток
В печать еще не вышедших страниц.
Кто помнит вас? И я уже не помню.
Вот дед Семен. Вот дядя Моисей.
Вот некто безымянный, но по сей
Момент живущий в памяти знакомый,
Племянник чьей-то тетки, без затей,
Хоть и впоследствии служил в четвертой конной
Иль в первой? Кто их, к черту, разберет...
Зеленые, то белые, махновцы,
Красновцы, красные, узнать бы наперед
Чей флаг вывешивать... Народ? Народ - что овцы.
Народ безмолвствовал, на то он и народ.
Не рассказать - никто не станет слушать.
Что этим? Тьфу. Одна воткнула в уши
Наушники, другой всегда спешит.
А мы с тобою, милый друг Петруша,
В Оренбургской крепостной тиши
Готовимся к осаде. Здесь есть Пушкин.
Зашел однажды, да навек остался.
Вот мне б тот век, да мне иной достался -
Бомбежки, зарево, спасите наши души,
Ах, няня, что ж, сполна напомним кружки,
Пой няня, пой, за упокой души!
Спой, няня, мне как за морем синица
Тихонько коротала птичий век,
Как с коромыслом поутру девица
Спускалась на речной песчаный брег.
Сейчас сказали б - берег. Повезло ж ей
И с веком, и с рекой. Дай мне напиться
Из решета моих угасших дней -
Напиться ненависти. Дай мне, дай мне, дай мне
Не исчерпать течения её!
Не прорастет забвения былье
На пахоте моей обиды давней.
У, ненавистный! Ненависть сильней
Твоей могилы, и мечтать не смей
Что смерть твоя несет тебе спасенье!
Что? Вновь ты здесь? Вся душу истоптал...
И сорок лет спустя мне нет покоя,
Но я не сплю, не сплю, и в своем бденьи
Я снисхождением тебя не удостою -
Ни дня когда ты в этот дом попал,
Ни знак судьбы, ни провиденье злое,
Ни случай, тот, что нас с тобой связал.
Я всем чужая здесь. Мне все здесь равно чужды.
Все ждут моей лишь смерти. Что ж, дождетесь.
Уже недолго. Мне не будет нужды
В цветах, в речах, в слезах что вы прольете
Неискренно и наспех, и помчитесь
Скорее накрывать столы, салаты кушать
Воспоминанья смешивать с вином,
Ну что же, ешьте, пейте, но учтите -
Мне ваша скорбь в говяжьем заливном
Противна и смешна. Не стану слушать
С расчетом не ко времени речей
О том сколь я была вам всем бесценна
И сколь вы без меня осиротели.
Я среди вас всегда была ничей,
Я заживо была взята к вам пленной,
И пленной оставалась в этом теле,
И в этом веке, в этом доме, с этим,
Чье имя было отзвуком того,
Иного имени, кто предо мной в ответе
Что на мгновенье подменил его.
Что ждет меня за гранью бытия?
Старею я - уж тело стало в тягость,
Как в тягость Парке труд её шитья.
Ну что ж, терпи, труда осталось малость,
Я долее не утружу тебя.
Не верю в ад. Не верю в рай, не верю.
Все врут попы. Видала я всех этих
Что бьют поклоны, крестятся, целуют
Все что ни попадя, пьют горькую, звереют,
Рвут глотки, каются, все в праведники метят,
И в рай гуртом пролезть желают всуе,
Беспомощные, злые лицедеи!
Вы зря кривляетесь, слова ваши - что ветер,
Вы сами их талдычите вслепую,
И сами им не верите. Не те ли
Бездарные актеры, что на сцене
Вещали о божественной любви,
Переодевшись, грим сняв еле-еле,
С хоругвями громить евреев шли?
Ад - памяти моей набрякший плод.
Ад - горечь неисчерпанной обиды.
А вы, беспамятные, жить так не смогли бы
Как я живу уже который год.
О, слабость подлая дряхлеющего тела!
Весь на виду приватный обиход.
О, как отгородиться б я хотела
От вас стеной, чтоб больше не зависеть
От вашей памяти, в которой нет мне места,
От ваших ссор, обид, уловок лисьих,
От вашей суеты, от вашей лени,
От вежливости вашей бессловесной,
И если рай ваш есть - он мне не нужен,
И если ад и есть - я в нем давно,
Но мне в воспоминаниях дано
Увидеть рай, что выше, чище, глубже
Чем все что во мне видеть вам дано.
Ведь рай и ад - внутри, а не снаружи -
Вот символ моей веры неуклюжей.
Я вижу детство. Пол. Полоску света
У двери кухни в темном коридоре,
Смех взрослых. Голоса. Звук скрипки где-то.
Рояль. Шопен. Мазурка в ре-миноре.
А в кухне кур попался сдуру в ощип.
А в темноте шуршит газетой мышь.
И, по стене ведя рукой, малыш
Идет на звук, на свет, на жизнь, наощупь.
Малыш тот - я. Мне здесь лет пять иль шесть.
Я не успела людям надоесть
И люди меня больше привечали -
- Должно быть по неведенью - вначале.
Покой вещей есть памяти мерило.
Тогда, чтоб позвонить в дверной звонок
Влезать мне приходилось на перила,
И, мелкой дрожью неокрепших ног
Дрожание руки уравновесив,
Тянуться к кнопке в крашеной стене.
И пел звонок, трезвоня обо мне,
И восхищался собственным известьем.
Полвека минуло. Случайно я опять
Неволей оказалась в том же доме.
Взялась было ступени сосчитать,
Но сколько быть должно их - нет, не помню.
Не узнаю ни дома, ни людей,
Ни этажа, ни двери, ни квартиры.
Но током - прикасание ногтей
К дряхлеющим, расшатанным перилам...
Прошла вся жизнь - Москва, семья, война,
Работа, дети, радости, печали,
Дом тоже повидал всего сполна:
Его бомбили, жгли, в него стреляли,
Он еле жив, но вот - он сохранил
Иных времен дословную цитату -
Свидетельство расшатанных перил
О росте девочки, что здесь жила когда-то.
И кнопочка в исписанной стене
Хранила память о моей семье.
Должно быть, вот вещей предназначенье -
Лелеять голос давнего мгновенья,
И через много лет - опять, опять
Неповторимость эхом повторять.
Последняя любовь - как отголосок
Заката в бересте седых берез,
Как отзвук, что над миром эхо носит,
Что ветер мне под старость лет донес
И положил у моего порога.
Что мнилось и звалось, что не сбылось,
Что чаяла дуреха - недотрога
В подвальной коммуналке, меж пеленок:
Любви всесовершенной, разделенной,
Единства душ, родства дыханья, глаз
Соединенья, удвоенья слуха -
Та-та-та-та! Твоих шагов виденье
Дом пробудило в мой закатный час.
Что было не дано, то я, старуха,
Обманом у судьбы взяла добычей;
Что вымолить я не сумела в дар -
То создала сама, создавши внука.
Его черты, повадки, голос птичий,
Улыбку его глаз, ладоней жар -
В нем отразила я свои виденья,
Свою семью, себя саму - иную,
Он наш, ростовский, видно без сомненья -
Вот - Тодины глаза! Вот - пальцы Вени!
Я целовала их, его целуя,
Его любовь себе присвоив - я
Искала повторения себя,
В своей судьбе ища судьбу чужую.
Живых - любите. Мертвые не имут
Ни срама, ни почета, ни любви.
Любите недолюбленных - такими
Как их сейчас и здесь застали вы
Любите искалеченных - так трудно
Любить невидимое, прошлое - живое
В судьбою пережеванном огрызке.
Любите - любящих. Любить чужих - пустое.
Так трудно быть любимым, нужным, близким,
Так трудно нежным быть... Любовь - ярмо такое...
Сколь многих я обременила им,
Скольких обременила я собою,
Крадя любовь, и требуя любви,
Что не была отпущена судьбою,
Но спит младенцем в старческой крови.
Я девочка. Я в коридоре темном
Крадусь на цыпочках, держась рукой за стену.
Босые ступни холодит паркет вощеный,
Из кухни пахнет завтрашним бульоном,
Там Эльзочка с него снимает пену.
Я в зал парадный дверь приоткрываю
И - свет в глаза. И время - не беда,
Здесь все - мои. Здесь музыка играет
И мама у рояля - навсегда.
Полную подборку стихов Д.Казьмина вы сможете прочитать в «бумажной» версии журнала.