Берта Фраш
Книги на иностранных языках
Сундучок с двойным дном
Vladimir Batchev. LE DESCENDANT DE BETHSABEE. Traduction par Annie Sylvestre. Edilivre, 2017, 224 c.
Многие из нас создают новые слова от двух до пяти лет. Некоторые всю жизнь. И писатели, хорошие писатели, формируют мысли в слова, которые волнуют и через тысяче-летия. А читателям не всегда удаётся всё понять с первого раза. Появилось ощущение двойного дна в сундучке? Оставьте, чтобы исследовать позже. К хорошим книгам возвращаются.
Красиво изданная книга – компли-мент сомнительный для автора, если остановиться только на этом и не заглянуть вовнутрь. И сколько их, красивых обложек. Многослойных коллажей, рисунков, фотографий. В кинофильме технические возможнос-ти и лучшие актёры не спасут пло-хой сценарий. Гармония – это и есть красота? Это то, к чему мы стре-мимся!
Во французском издании книги нет красивой обложки (в отличие от русского издания), обыкновенная шрифтовая обложка.
Роман Владимира Батшева «Пото-мок Вирсавии» написан языком, отразившим социальные, националь-ные, географические особенности целой эпохи. Роман читается легко. Обилие подтекста – двойное дно у сундучка, в котором хочется по-рыться.
Ветхозаветная история Давида - библейский миф, вдохновляющий художников, писателей, философов многих поколений. Европейское ис-кусство нельзя представить без биб-лейских и древнегреческих мифов! Философские и мировоззренческие трактовки библейских историй обо-значили направление в живописи, литературе, эстетическом сознании.
Поэтическое мышление библей-ской истории, используемое Влади-миром Батшевым в романе, отражает реальные события, но в ином ра-курсе. Писатель актуализирует повес-твование из Ветхого Завета, которое и само по себе многопланово и много-значно. Образ Давида, его добрые поступки и неблаговидные. Что пере-вешивает?
К этическому опыту давно несу-ществующего мира обращаются в искусстве по многим причинам. На-пример, чтобы избежать реальности со всеми вытекающими последст-виями.
В романе Владимира Батшева герой погружается в прошлое, живя и радуясь настоящему. Его оценки пережитого и действительности по-рой беспощадны. И не только к окру-жению - укладу общества и людям, - но и к себе. Вспоминать больно, «уходили в ночь шестидесятые, так и не заснувшие года», говорит поэт Владимир Батшев. И неважно, где и какими были детство и молодость. Осознание их неповторимости – зрелость. Наверное, воспоминания и следы каждого из нас вливаются в духовную реку Земли или в её оболочку. Ещё до Него мы под-вергаем моральной оценке наши поступки. Писатель рассматривает их причины и последствия. Прыжки в прошлое, вызываемые ничем непри-метной для обычного человека метлой дворника, осколком зеркала, «шикарным кашне из французской шерсти», туманом, мостом, речкой... Для писателя всё значительно! Его восприятие осколка зеркала, метлы, разноязыких голосов, шарфа, тумана, моста, речки выстраивает для нас мир. Пусть это его мир. Если мы не хотим его принять, то шанс понять, как шарф, согреет!
Согласно повествованию Ветхого Завета, Давид – выходец из иудей-ского города Вифлеема, младший сын Иессея, пастух. Храброму юноше с красивыми глазами, музыкальными и риторическими способностями выпа-ла возможность проявить себя. Для начала - поединком с Голиафом.
Израильские и филистимлянские племена вели состязание. Великан-филистимлянин выставлял себя для единоборства с израильтянином. Да-вид выразил готовность сразиться с тяжеловооруженным противником без доспехов и оружия. Только с пращой. И идеей: во имя Бога, в защиту своего народа. Давид пора-жает великана из пращи камнем. Отсекает голову. Филистимляне бе-гут, увидев смерть их силача. Давид получает в жёны дочь царя Саула. Много других рассказов о жизни Давида можно найти в Ветхом Завете, Каббале. Владимир Батшев описы-вает сражения и победы Давида с Голиафом современным, доступным русскому пастуху и «главному инже-неру» языком. Точные формулировки, принятие решений, основанное на вере в Бога и народной мудрости.
Скептицизм, алчность, насмешки братьев Давида, 79 килограммов до-спехов Голиафа…
Роман заканчивается тем, что Давид-пастух устал после сражения, «повернулся к нашим, а там – ревущая толпа с горы катится, что вода из запруды». Писатель как бы завершает диалог с самим собой, с любимой женщиной о прожитом и настоящем: «Скучно рассказываю – да. Не рассказчик я, радость моя, да и история эта не самая интересная в нашей с тобой жизни».
В борьбе с врагом со временем теряешь свои силы. Но что обретаешь?! Что? Кого?
Почему «Потомок Вирсавии»? Выбранный писателем эпизод из жизни царя Давида – это не просто ветвь генеалогического дерева героя. Это - моральный камертон романа. Давид – отец многочисленных детей, рождённых жёнами и наложницами.
Писатель пересказывает одну из притч, как царь берёт понравившу-юся замужнюю женщину в жены. «Однажды под вечер, Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома и увидел купающую-ся» Бат-Шеву (Вирсавию). «Увидел – и захотел». Соблазнил. Её мужа, вои-на Урию Хеттеянина, отослал на войну. В заранее подготовленной для него смертельной ситуации верный и мужественный воин погибает. Вирса-вия поплакала и стала женой царя. Бог наказывает Давида смертью пер-вого младенца, которого родила ему Вирсавия. Затем она родила Соломо-на, и пыталась сделать его наслед-ником престола.
Владимир Батшев подробно оста-навливается на моральной стороне поступка царя Давида, который боит-ся наказания, неблагосклонности Бога. Пророк Нафан объясняет Дави-ду суть его поступка, греха.
Вирсавин, герой романа, наплы-вает на читателя громадой внутрен-них монологов, подобно «обычному предрождественскому туману в горо-де на Майне». Он не кричит, надры-вая горло. Необычна и форма моно-логов, как белый стих.
Стихия языка и мыслей! Как световые траектории без знаков пре-пинания. Читаешь и не можешь остановится и отдаёшься потоку.
А потом эта тень. Тень, как тень, которую «некоторые оригиналы» не замечают. «Иные эстеты – пугаются ее». Тень как философская категория, литературная повторяющаяся глава. Самостоятельное действующее лицо. Можно ли через неё перешагнуть? Уйти от неё?
Следы остаются. От опасных бре-довых идей. Например, западные ин-теллектуалы с их неистребимым вле-чением к коммунизму: «вот сволочи довели Россию, теперь Германию доводят». Вирсавин и его жена уехали «из столицы страны вечно-зеленых помидоров» в Германию. Живут во Франкфурте-на-Майне. Вспоминают, сравнивают, анализиру-ют. Автобиографичность делает ро-ман живой хроникой эмиграции с социально-политическим анализом.
«Утро. Мороз за стеклом. Запоте-лое окно. Вода на мраморе подокон-ника. Минус десять. С ума сойти. Словно мы не в Германии, а в гавенной Москве. Дожили, мать их КПСС! Что хотят – то и делают. Социал-демократы во всем виноваты, розовые поганцы со своими зелены-ми выблядками, что в майках и кедах на телеэкране мне рассказывают о замечательных достоинствах двух-паспортной системы. Ха! ... Так и нужно двойное гражданство – они же все халявщики, им советский паспорт оставили для того, чтобы в Россию без визы ездить, то есть, чтобы не платить за визу». И «халява» многих таких «тоскующих о России», непре-менно из Германии, дорого обходится немецкому налогоплательщику. «Ха-лявщики» ездят в русское посольство на голосование. Идейный маразм, оплачиваемый не из своего кармана, кажется, границ моральных не знает. Для того, чтобы состоялось Богослу-жение в синагоге по ритуалу необхо-димы десять мужчин. Эмигрантов поощряют: «Ему платят за то, что он ходит общаться с Богом».
Многолетнее, почти пожизненное пособие, которое в Германии получа-ют даже совсем молодые и работо-способные эмигранты и переселен-цы, определило и «качество» эмигра-ции. Остро отмечает Владимир Бат-шев: «Надо признаться, что мои соплеменники, обитающие на бере-гах Майна, на 99% - люди негра-мотные. Точнее, читать они умеют и у каждого даже есть диплом. Но советские дипломы, как все знают, годятся только на подтирку».
Да, найти себя, свое место соответственно способностям и знаниям в Германии нелегко.
Владимир Батшев откровенно говорит об особенности мышления эмиграции в Германии: «Как вот справиться с постоянным раздвое-нием нашего состояния?»
Раздвоение в постоянном срав-нении погоды, моды, продуктов, социального статуса, юмора... И вот уже кажется, что и медицина здесь другая и мама, родители могли бы здесь долго жить. Герой вспоминает о приезде мамы в гости в Германию. «Мама станет смотреть куда-то далеко, во времени, куда не добраться простым людям, а ей – можно, и пойму я этот взгляд только через полтора года, когда она умрет из-за того, что в больнице советские доктора в 1998 году будут празд-новать юбилей советской власти и ни одного из них не будет на работе в течение трех дней, и потому мама умрет без столь необходимого ей укола».
Вирсавин, герой романа, вспоми-нает обо всём. Например, «плевать с моста в реку – русское народное занятие». «Поток ассоциативных воспоминаний», вызванный «плева-тельством». «Есть русская народная забава: борьба человека с евреем». О чём-то может герой и не вспомнил, но в этой лавине световых траек-торий его лаконичного языка трудно выделить точку. Как в снежной лавине – снежинку! И Вирсавия, его жена, вспоминает. Детство в дальних краях, родителей, себя там и здесь. Тепло отношений мужа и жены знало бури: «...за тридцать лет жизни Вирсавин и Вирсавия проросли друг в друга, подобно корням сцепивших-ся под землёй растений, дерев, трав. Иногда они забывали об этом, пытались вырваться, но почва не отпускала. ...Дереву не дано летать. Корни живут в земле. Особенно, если переплетены друг с другом».
«Скользкое сопливое скелетное зло», «озлобление на прожитую жизнь, нет, не на жизнь, а на власть, которая устроила им, и не только им – всем. Всем 200 миллионам такую жизнь...» Если кто-то забыл, не знал – Вирсавин напоминает! И не переста-ёт удивляться нежеланию многих эмигрантов выучить немецкий язык и интегрироваться в приютившее их общество.
Герой романа, как и писатель, влюблен в реку Майн, в свой город.
«Ты настолько влюблен во все не-мецкое, что не хочешь замечать изъянов».
Автор «Потомка Вирсавии», интерпретируя диалог царя Давида и пророка Нафана, говорит: «Солдаты удобряют землю. Поэты ее одобря-ют».
Роман-поэма, роман-память грубо и нежно, громко и беззвучно об эпохе с нами и без нас.
Знакомая с русским изданием ро-мана, читая французский вариант, не могу не отметить отличную работу переводчицы – Анны Сильвестр (Annie Sylvestre). В любом переводном романе ищешь небреж-ность, непонимания языка оригинала или неточности. Но тут их нет. И это радует. Проникновение в оригинал на уровне авторского, что встречается не часто. Я знаю, сколько хороших книг было загублено плохими переводами! И как приятно встретить перевод тождественный оригиналу и в то же время – новое произведение. Это не часто. Но в данном случае – твор-ческая победа.
Анна Сильвестр несомненно со-автор романа «Потомок Вирсавии», соавтор французский, талантливый и вдумчивый.