Игорь Шестков
НА СМЕРТЬ ВОЙНОВИЧА
Лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии.
Бродский
28 июля 2018. Жарко в Берлине. Жарко и в Москве.
Вчера умер Владимир Войнович. Ему было 85 лет.
Светлая память!
Умер писатель – добрый старый друг.
Нет, я знаком с Войновичем не был. Но его проза – проза доброго старого друга.
Так же как рассказы Довлатова. Или «Москва – Петушки». Или романы Юрия Домбровского.
Читая его изданные в самиздате вещи, можно было сладко посмеяться над нашей бредовой и подлой жизнью в Совдепии. Ощутить, что ты не один тут такой. Что есть друг, понимающий все не хуже твоего... и к тому же умеющий смеяться. И смешить.
И как просто и ясно написано. Без придури. Без зауми.
…
«Иванькиада». Смешно и грустно. Войнович хочет квартиру хорошую.
«Шапка». Мне говорят – выкуси. Я и выкусываю.
«Москва 2042». Сардонически смешно. Отец Звездоний. Сим Симыч. Свинина вегетарианская «Прогресс». Продукт вторичный…
Но тут уже что-то мешает. Это не только смешно, но и противно. Этот текст хочется после прочтения из себя вытошнить. А почему?
Потому что невозможно долго жевать эту ядовитую чернуху, пусть и хорошо поперченную и посолен-ную талантливым автором. Какие бы фантастические конструкты ни строил Войнович в этом романе – все они как будто слеплены из продукта вторичного. И шутки, и характеры, и звездолет, и свинина вегетарианская и щи «лебедушка», и гандзя-рыбка.
И сам текст.
Гениалиссимус, Москореп, прекомпиты – какие гадкие слова! Не гадкие, гадостные.
«Чонкин» для меня – несмотря на капитана Милягу, Моисея Соломо-новича Сталина, Плечевого и мерина Осоавиахима – вариант хорошо отмаринованной «деревенской лите-ратуры». С чесноком и укропом.
Я – не знаток русской деревни, но бывал… и не верю ни в такого Чонкина, ни в Нюру. Как не верю ни в Теркина, ни в Емелю Дурака, ни в Илью Муромца…
Не верю… и не люблю эти лубочные представления… это литературное кликушество, терпеть не могу этих искусственных героев, матрешек и свистулек.
Нету в России ничего, на что можно опереться… чем можно и нужно умиляться. Гнилая, остро воняющая вторичным продуктом, червивая жижа в деревенском нужнике – вот ее образ. Или… сталинская скотобойня. В различных обличьях, разумеется.
Вторую часть «Чонкина» читать трудно, несмотря на все удавшиеся ухищрения, третью – невозможно. Художественная неправда. Вырос-шая из семян художественной неп-равды первой части. Из желания превратить сортирного глиста в человека.
Невозможно читать и последнюю книгу Войновича – «Малиновый пеликан». Хотя и она хорошо сделана, и написана талантливо…
Почему невозможно?
Потому что не может советский бобик-попрыгун прыгнуть выше той отметки, что ему положена. Как ни изощряйся…
Советчина и путинская ново-советчина не могут породить ничего кроме своего подобия, и мы, выходцы из этого поганого болота, не можем написать ничего, что бы ни было их производной. Даже самые талант-ливые из нас.
Я не знаю ни одного исключения из этого правила.
Для того, чтобы сбросить с себя свинцовые вериги советской мер-зости – мало уехать оттуда навсегда. Мало выкинуть Россию, этого ненасытного паразита, из сердца и из памяти.
Надо умереть для России. И больше не смотреть на оставленную страну. Помнить о судьбе жены Лота.
Надо умереть. И заново родиться.
В мир.
Иначе всю оставшуюся жизнь будешь жевать и жевать опостылев-шую жвачку.
И никогда не напишешь своего «Франкфуртского потока».
Последняя книга Войновича – и есть пережевывание старых, хорошо знакомых тем.
Надо уметь вовремя остановить-ся. Замолчать. Но этим искусством даже гении не владеют.
Войнович не замолчал.
…
Жил в Германии хорошо, но как только представилась возможность – вернулся на родину, в СССР. Покинул свободную дорогу жизни ради того, чтобы потоптаться в родном тупике. Понежиться в лучах славы.
Я из СССР в 1990 году уехал, а он вернулся и прожил там еще почти тридцать лет. Две трети этого време-ни – в путинской России.
Получил в 2001 году из рук вора и убийцы Государственную премию.
Вел себя позже почти безуко-ризненно, мужественно. Подписы-вал. Выступал. Осуждал.
Упорно рисовал примитивные картинки маслом.
Жил там. Под ФСБ. Под Пути-ным. В рабстве. Дышал отравленным гэбистской вонью и ложью воздухом. В стране начальников и холуев.
В стране-преступнике, под президентом-преступником.
Каждому свое.
…
Главная мысль этого текста, или, точнее, главное сожаление – не о Войновиче... земля ему пухом…
Даже очень талантливый русский писатель не может преодолеть притяжение свинцовой России – «взлететь» и стать писателем мировым. Вот, что плохо.
Его, как мотылька – свечка, при-тягивает родная мерзость и он – даже не всегда это замечая – копается всю жизнь в бочке с нечистотами.
Большая жизнь проходит мимо.
До революции мировые писатели в России были, после – нет. И не появятся больше никогда. Отравлен-ный, загубленный этнос.
И продолжающий себя губить.
«Мировой писатель» – не значит этакий адски сильный, великий, могучий (это все русские категории – обратные стороны комплексов поротого холопа)... мировой, это значит только, исследующий человека вообще, жизнь и судьбу вообще, во всеоружии мировой культуры... а не только ковыряющий червивую почву своего больного этноса и вдохновляющийся ее миазмами.