пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ     пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ!

Владимир Батшев

Бунин и мы

   И как надоела всему миру своими гнусностями и несчастиями эта подлая, жадная, нелепая сволочь Русь!

И.А.Бунин

 

150 лет назад родился выдающийся русский поэт и писатель Иван Алексеевич Бунин. Не будем гадать – в чем Бунин сильнее: в стихах или в прозе. Это бессмысленно. Его творчество проходило на рубеже литературных времен.

Творчество Бунина называли и «пластическим реализмом», и «субъективным реализмом», и «реалистическим модернизмом». Но, как его не называй, он был новым этапом в развитии русской литературы. Бунин оказался новатором в литературе.

Что главное у Бунина? Лирика. Любовь.

Любовь плотская, любовь одухотворенная, любовь ангельская, любовь дьявольская. Необыкновенная книга в русской литературе – «Темные аллеи»: тридцать восемь новелл о любви.

Язык Бунина – весь в классических языковых формах, классической поэтической лексики.

 

Юбилей Бунина – и наш юбилей. Почему наш? Потому что мы – русская зарубежная литература, к которой принадлежит Бунин. Мы, как и он, являемся представителями русской литературы, в то время (в нынешнее поганое время), когда литература в России зовется российской литературой.

Общее у нас с ней только одно – мы пишем на одном языке. На этом сходство и кончается. Тамошняя литература не свободна, конъюнктурна, продажная и плохая. Можно сказать, что эта литература – около литературы.

Бунин об этом говорил сто лет назад.

16 февраля 1924 года в Париже в зале Географического общества Бунин произнес речь "Миссия русской эмиграции”.

Эту миссию он видел в сохранении духовных основ русской нации и русской культуры.   Неугасшей памяти о злодеяниях и преступлениях, неувядающей священной ненависти к бесчеловечному и лживому большевистскому режиму. А также в том, что русские изгнанники есть некий "грозный знак миру” и предостережение против грозящего ему ужаса.

 На эту речь откликнулась руганью советская пресса. Выступил и Горь­кий, причем в его выступлении поражает то, как быстро он воспринял все приемы советской печати: игнорировать главное в тексте оппонента, выхватить второстепенное, и это второстепенное исказить, приспособив к нуждам полемики.

Советская власть вообще очень ревниво следила за всем тем, что писал Бунин, справедливо усматривая в нем крупнейшего русского писателя современности и, следовательно, наиболее опасного ей.

Советская пресса пи­сала о нем, что его эмигрантская психика "проституирова­на” и что его герой Митя ("Митина любовь”) -- "человек с психикой чисто эмигрантской, выстрел в рот для эмигрант­ской интеллигенции - единственный выход!” ("Известия”).

Бунин писал:

«Мы эмигранты, - слово “emigrer” к нам подходит, как нельзя более. Мы в огромном большинстве своем не изгнанники, а именно эмигранты, то есть люди, добровольно покинувшие родину. Миссия же наша связана с причинами, в силу которых мы покинули её. Эта причины на первый взгляд разнообразны, но в сущности сводятся к одному: к тому, что мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью, и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину.

 

Разве сегодня не так? Поразительно в словах Бунина не предсказания, а угадываемость не просто ситуации, а состояния, настроения.

Да, не хотим ради России претерпевать Путина и его клику.

Да, мы не хотим слышать голос хама и всеобщего российского хамства.

Бунин не включился в западную жизнь, продолжая жить в той России, которая была с ним и в нем во Франции — его русские друзья, русские книги, его память.

Бунин, отвечая на критику советской прессы (вернее сказать на ругань и оскорбления этой прессы), на утверж­дения, что он изменник России и что между ним и роди­ной - ”ров”, взволнованно пишет:

„Зияет перед моими глазами этот ров, вернее, бездонная могила, где лежат десятки тысяч тех, с кем я был и есмь и памяти которых я, конечно, никогда не изменю, через трупы которых я ни­когда не полезу брататься. Но могила эта отделяет и вечно будет отделять меня вовсе не от России. Из-за России-то и вся мука, вся ненависть моя“-

С Россией он продолжал оставаться - получал письма, в которых подробно опи­сывалась новая советская жизнь, превозмогая отвращение, читал советскую прессу („никогда еще в мире не было ничего подобного по гнусности”). Бунин отлич­но ощущал новый советский быт, ибо успел в первые три послереволюционных года познать его сущность.

Суть его - в постоянном подавлении всякой личной независи­мости, унизительном пренебрежении к человеческому до­стоинству, одуряющей антиэстетичности, серости, а также той редкой жестокости и нечестности в людских отношениях, которая явилась логическим след­ствием „классовой борьбы”.

Потому-то Бунин явился инициатором письма-протеста русских писателей против вторжения советских войск в Финляндию в 1939 году.

 

Да, сегодня Бунина издают в России. В газетах и жур­налах — статьи о нем, его фотографии. Конечно, нель­зя не порадоваться тому, что поздний, пореволюцион­ный Бунин, хотя и с купюрами, стал доступен россий­скому читателю, и уж, конечно, им оценен. Правда, «Окаянные дни» почти не переиздают, как и публицистику Ивана Алексеевича. Во всех парадных официальных статьях есть неприятный привкус. Между строк чувству­ется примерно следующее: Бунин — наш, и лишь там, где он заблуждался, он не наш. Бунин хотел после войны вернуться на родину. Он так и не вернулся. В этом его трагедия.

Да, короткое время после войны Бунин переживал тот подъем, который был присущ тогда многим в эмиграции. Подъем, связанный с надежда­ми. Теми надеждами, о которых так хорошо сказано в заключительной фразе пастернаковского «Доктора Живаго». Надежды не сбылись, и Бунин это скоро по­нял.

В 1946 году советская власть послала в Париж сталинского лауреата К. Симонова уговорить Бунина уехать в СССР. Не вернуться, потому что Бунин никогда не жил в стране под названием СССР, а именно уехать.

Но для Бунина проблема выбора не существовала. Миссия Симонова провалилась, и он в злобе писал о Бунине:

 «Это человек, не только внутренне не принявший ни­каких перемен, совершенных в России Октябрьской революци­ей, но и в душе всё еще никак не соглашавшийся с самой возможностью таких перемен, все еще не привыкший к ним как к историческому факту».

И действительно, только представить себе: какой трагедией для Бунина-человека и Бунина-писателя бы­ло бы возвращение туда, куда людей загоняли силой (пресловутая «репатриация», с ее охотой за черепами!)

Только представить себе: Бунин и... Шолохов; Бу­нин и... Гладков; Бунин и... Нет, слава Богу, что этого не случилось!

Чему же нам учиться у Бунина?

Литературе.