Глава о Омаре Хайяме книги Йозэфа фон Хаммэр-Пургшталля
«История изящной словесности Персии с выборкой из букета 200 персидских поэтов»,
(издана в Вене в 1818 году)
От переводчика:
Я разделяю мнение профессора каирского университета Абу Насра Мубашшира Тарази (внука последнего эмира Бухары), высказанное в книге «Снятие завесы с рубаята Умара Хайяма» (1953), что благочестивый мусульманин, крупный учёный, имам Умар Хайям(и) четверостишия столь распутного содержания написать не мог. Их авторство умышленно приписывается ему как малочисленными завистниками из современников, так и европейскими масонами для разложения религиозного чувства у персоязычной молодёжи.
Поэтому я предлагаю вниманию читателей перевод главы об Омаре Хйяме из книги выдающегося австрийского востоковеда, дипломата, основателя австрийской Академии Наук, блистательного литературного переводчика, поэта Йозэфа фон Хаммэр-Пургшталля как образец оценки значимости произведений чужих литератур для их отбора и формирования знаний о них как о чужой литературе, но ценной для европейцев.
К переводу главы книги мной также присоединён перевод совместного перевода четверостиший Омара Хайяма, выполненный Йозэфом фон Хаммэр-Пургшталлем и его учеником (позднее профессором по восточным языкам в университетах Эрлангена и Берлина), поэтом-романтиком и переводчиком восточной литературы Фридрихом Рюккэртом.
Относительно вопроса авторства четверостиший, которые в оригинале, как на персидском, так и на таджикском языках, являются абсолютными шедеврами поэтического искусства, я могу добавить, что их творцы, очевидно, представители высокообразованной персидской знати, продолжающие тайно жить духовными ценностями доисламских религий – есть диссиденты в нашем сегодняшнем понимании.
Алишер Киямов
Омар Хиам
(в оригинале можно прочитать и как Киам)
один из достойнейших внимания персидских Поэтов, содержание чьих стихов не религиозно, и такого второго наше Знание не найдёт во всей истории персидской Поэзии. Он Поэт Свободного Духа и Насмешник над религией, что позволяет назвать его по Воззрениям: Вольтером персидского поэтического искусства. Он достоин внимания и тем, что, как везде, так же и в Персии, Свобода Духа была предшественницей Мистики и времена от глубочайшего Неверия до высочайшего Суеверия переступила.
Омар Хиам, рожденный в Нишаб(п)уре, был величайшим Астрономом своего времени, который делит славу Нассреддина и Улугбека. Именно Астрономия вела его к Пониманию Высочайшего Существования вместо его Оболгания, и результат его неверия как мировозрения вложен им в четырёхстрочные строфы, которые под названием Рубайат Омара Хиама широко известны. В своей юности был он соучеником Низама аль-Мулька, который позднее стал Великим визирем Мелек-шаха, и Хассана Саббаха, основателя ордена убийц Ассассинов, который Учение Неверия, что Омар Хиам проповедовал в своих стихах, узаконил кровавыми положениями устава ордена, и, став его Верховным Учителем, самого старого товарища-соученика Великого визиря, так как он путь Права и Добродетели преследовал, принес в жертву. Омар Хиам как друг Хассана Саббаха, вероятно, помог тому в обосновании дьявольского учения в обществе.
Насмешка над Мистицизмом, которая видна во всех его стихах, кажется, направлена, прежде всего, против мистических стихов Моази, короля поэзии его времени, но она нисколько не меньше короны мистической поэзии по рангу, в связи с чем у таких поэтов, живших позднее, как Сенайи, Аттар и Джелаледдин Руми осталась сохранённой. Но его Насмешничество также не всегда, чтобы Свободой Духа только поносить, чаще им над- лежащим снаружи Мистицизмом одухотворяется сила постижения, и это Мировоззрение становится для читателя передачей радостного ВИденья от осиянного солнцем гения, который все путы фанатизма и мистицизма прутиком иронии рассечь пытался.
Омар Хиам смеётся в своей свободной сатире над темнотой улемов, напоминающих теологов, и безумием суфиев, напоминающих теургов, у первых из которых перебор строгости в запрещении невинных удовольствий, у вторых — само обожествление от учения о слиянии творений с творцом.
Чтобы Кусающее строф Омара Хиама совсем ощущалось, введено свободное полное знакомство с мистической терминологией, требуемой суфизмом: о Части и Целом, о Быть и Небыть, о Расчеловечевании и Самообожествлении, о Падении и Вновевосхождении человечества, вблизи от Мистагогии, которая на Востоке сохранилась, какой она уже в древние времена в Индии и Египте изучалась, как мы уже от Ямвлиха и Порфирия знаем. Омар Хиам надсмехается над мистиками, которые при недостатке Названий-Выражений помогают себе словами осмысленной страсти, когда он под Вином и Любовью понимает подлинный хмель и наслаждение, а они — слияние с Богом. Мы сожалеем, что границы этого издания не позволяют все триста строф рукописи дать в переводе, в связи с чем из среди почти равных по ценности приводим здесь следующие (25):
*
Раз ты желаешь обрести духовный свет —
О смерти думай, а о пропитанье нет.
Зла ближним не желай, блюдя завет —
Не призывай сам рок на зло твоё в ответ.
*
Открой ворота, ибо Открывающий — лишь Ты!
Я руку не тяну к другим — вести из темноты.
Открой мне Путь, мне Путеводец только Ты!
Пути иные тленны все, а Вечный — Ты!
*
Фиал в одной руке, Коран в руке другой
В мечеть, под бирюзовый свод, вступив ногой,
В молитве кроток я и всё ж в молитве плох:
Не мусульманин весь ещё, не весь гяур-изгой.
*
Я заложил свою чалму при кутеже,
И чётки с именами Бога — к ней уже.
Теперь вот посох под напевы ная
За пиалу вина даю при платеже!
*
В питейном доме, где милашка до того,
Омылась вся любви вином для пыла моего,
Вина моленью я внимаю с упоеньем,
Чтоб передать милашке вновь моления его.
*
От любви и вина во хмелю — я таков!
Я прелестных божков не молю — я таков!
Слышен всюду о мне пересуд языков —
Я таков, каков есть, есть каков, я таков!
*
Я шёл вчера у дома гончара,
Когда месил он глину средь двора,
Тут глина говорит: «Что зол ты,
Ведь гончаром, была я всё ж добра?»
*
Мне от природы к розоликим страсть дана,
И манит руку пиала вина,
И от неё: недужны будут части тела,
Так вот успеть бы насладиться всем сполна!
*
Весной, лишь гурии ко мне приникнет лик,
(С таким же ликом мнится юноша-блудник)
И в пене весь при нас с вином кувшин —
Я похотливей пса, кто в Сад обещанный проник.
*
Ночь гонят воины рассвета за отрог,
О как нарцисс от пьяной дрёмы изнемог.
Вставай скорей, дай магов нам вина,
Что ж так надолго у моих возлёг ты ног!
*
Хайям, хмелён ты и влюблён — будь рад!
Что знать: кто я, она иль он — будь рад!
Почти два дня ты предлагаешь мне вино услад,
А тут бы не был ты, ты ж тут — живи, будь рад!
*
Наукам Отдал я пыл сердца моего,
Но вижу: этим сжёг себя я самого.
Пусть мало б из всего осталось мне постичь,
А жизнь прошла — и я не знаю для чего!
*
Я пью вино, но ты меня не видишь во хмелю.
А знаешь, почему к вину благоволю?
Я простираю руку к пиале с вином,
Чтоб не казать как ты, как лик я мой молю!
*
Теперь, когда я заперт в бытии как в клети,
Небытию принёс сто жертв я в бытия бы свете,
Чтоб ощутить: небытию по нраву запах жертв,
Раз от позора бытия спасут лишь жертвы эти.
*
Что ж в жизни всё не так, как мы хотим,
И каждый болью дум о том томим.
Что все усилия, все мысли, все стремленья?!
К чему приход наш и уход — хоть понято одним?!
*
Смотри, тюльпанов алых поле там, где тёк
Героев палых крови по земле поток,
А крокуса малюсенький цветок
Блестит как родинка красавиц щёк.
*
Не будет розы мне — колючки будут в дар!
Луча не будет мне — его мне будет жар!
Не станет ни монастыря, ни ряс, ни шейха —
Так будет книга, колокол, зуннар*.
*Пояс, который были обязаны носить в султанатах,
живущие там христиане и иудеи.
*
Я пью вино, как всякий кто умён,
Так как за то уж Богом я прощён.
Бог вечно знал: я буду пить вино,
Ведь, если б я не пил, не прозорлив был б Он.
*
Не изводи себя — что Семь тебе планет?
Что в элементах Четырёх на всё искать ответ?
В тысячный раз я повторяю: лучше пей вино!
Кто прочь уйдёт, тому назад возврата нет.
*
Раз старец, весело кто пил, привлёк мой взгляд,
Ему б ушедших поминать, а он упиться рад.
Мой взгляд заметив, он сказал:
«Отдай всё за вино,
Ушли-то все, а вот вернётся ль кто назад?!»
*
Хоть нет пути нам в горний мир, в пути мы много лет,
Лишь ты и я ещё, о том в ком пониманья свет.
Не верь во что ты веришь здесь: то было,
это есть —
Всё только тени, ничего в действительности нет.
*
Ты говоришь про гурий там где Сад,
Про золото лугов для неземных услад —
Беда, бери монету, дай уйти мне,
Кто ж слушать издали лишь бубен танцев рад?!
*
Во сфере нескончаемых высот
Два типа есть людей, кто мир там обретёт:
Так первый —
кто Добро и Зло успешно различает,
Второй — кто даром наделён не знать о том забот.
*
В крови всё сердце, и душа горит огнём,
Пред тем как ими, не умом, Тебя мы познаём,
Чтоб ведать: истинно есть что, и в чём Добро,
Раз мир исходит от Тебя, и Ты есть в нём.
*
О Ты! Что ж гонит палкой рок,
Кого к вину в Саду и гуриям Ты влёк.
Тебе ж по нраву твой же Вечного наказ,
Он всем известен, но в Саду как соблюсти зарок?!
Четверостишия Омара Хайяма
в переводе с персидского
Йозэфа фон Хаммэр-Пургшталля
и Фридриха Рюккэрта
1
Под вечер из распивочной ворот:
«Зайди сюда, — зов чей-то, — от забот!
Иди, юнец! Вина, пропойцы, лейте пополней,
Как б вам самим его судьба впервые поднесёт!»
2
Вино, ты идол всех моих земных отрад,
Ты мне дороже чем душа, чем ясный взгляд!
Усладою — желают всем — была бы жизнь!
Но ты мне слаще во сто крат любых услад!
3
Кто, опьянение, тебя пронёс сквозь ночь
Как дымку кисеи, чтоб грусть нам превозмочь?
Кто торопливо, схож так с дуновеньем ветра,
Всё жар твой раздувает в нас, умчавшись прочь?
4
Что ж на тоску и скорбь нас мир обрёк —
Из бед одних короткий жизни срок.
В творенья тьме, не зная просветленья,
Едва пришли, уже уйти предрёк нам рок!
5
Да ради Бога! Со своим старьём всегда
Живите там, где вам юдоль — беда!
Меня зовите пьяным! Где мои высоты
К моей распивочной вам не сыскать следа!
6
Конечно, всем известно: свят Коран,
И лишь для чтения к молитве Богу дан,
Меж тем стишок, по ранту винной пиалы,
Читается в любое время, стал чтоб пьян!
7
Хмельного не брани, раз сам не пьёшь вино!
Твой Бог велит? Так для меня он мал давно.
Потом, как раз тебе ли им хвалиться:
Во всём тысячекратно подлым, как заведено!
8
Хотя красив и совершенен я лицом,
И с кипарисом станом схож как образцом,
Всё не пойму я, почему лишь для Земли
Так хорошо я сотворён самим Творцом?!
9
Я так желал упиться б всласть вином,
Что над могилой, как забудусь вечным сном,
Встал б винный дух, вдохнув который,
пившие весь вечер
Паломники бы надо мной легли
в кругу хмельном.
10
Лишь «Там» сердца других полюбишь Ты своим!
«Тут» Сердцем, ты, Судья сердцам другим.
Раз сердце стоит сотни глиняных Кааб,
Отдав их все, любим будь хоть одним!
11
Фиал в руке, и взгляд, пронзая тьму,
Как во хмелю подвластно всё уму:
За озарением приходит озаренье!
Исток всего как ясен взгляду моему!
12
О, пей! Спеши! Лишь миг ты для услад,
И никогда не возвратить его назад.
Подобно миру, где всё станет тленом,
Вином верши дней и ночей распад!
13
Я жертва губ твоих, о, божество-вино,
Когда губами мы сливаемся в одно!
О как возвышенно слиянье пиалы с кувшином,
Струя когда души омоет дно!
14
Халат и душу, и рубины с пряжкой от ремня,
Я хмелю отдал, чтоб вином пьянил меня.
Теперь свободен я от страха и надежды,
Как и от воздуха, земли, воды и от огня.
15
От веры до сомненья — дуновенье.
От хмеля до трезвенья — дуновенье.
Будь рад что в дуновенье опьяненье,
От жизни раз до тленья — дуновенье.
16
Любви не знает в нашей жизни рок,
На ненависть он каждого обрёк.
А ты, Земля, какие клады, не подозревая,
Найдём в тебе, отбыв свой жизни срок?!
17
Я близок к смыслу бытия, хоть скрыт ещё ответ,
Лишь дуновение ещё — а что ж покоя нет?
Два дня уже как не страшусь я смерти —
Что умер день и бледен так рассвет.
18
Лишь в обрамленье жемчуга видна
В шлифовке лала глубина до дна.
А Вечная Любовь всегда видней,
Когда обращена ко всем вокруг она.
19
Пока смогу, я буду пить из гроздьев лоз вино:
Ведь всё, что важно в жизни, мне лишь им дано.
О не кляни вино, когда покажется, горчит —
Раз жизнь горька твоя, как горько и оно.
20
О, сердце, что ж тебя забьёт камнями рок,
И кто ж на муки день за днём тебя обрёк?
Скажи, душа, раз тело ты покинешь,
Кто ж в единенье с ним тебя вовлёк?!
21
Сегодня знать нам не дано, что завтра будет тут.
В заботе кто о том — тот, просто, шут.
Высокий Дух отважен каждый миг,
Хотя залога, что им длиться, не дадут.
22
Не без нужды стучи в любую дверь!
Добро и Зло в отваге сам измерь!
Пускай на Землю из горшка Небес
Тебе жребий мечет рок — не верь!
23
Кто знает: вот кувшин — не пел ли как и я,
Из праха он чьего, любовь свою тая,
А ручка у кувшина не рука ли,
Любимую что обнимала, как моя?!
24
Порой тебя со мною учит смена дней,
Быть в нашей робости смущённей и нежней:
Мы смотрим в пыль пути,
пред тем, как сделать шаг,
Не наступить чтоб нам на лик
прощающегося в ней.
25
Кааба, Храм ли, Кирха ли, Собор,
Моленье кроткое иль колокол и хор,
Алтарь, Мехраб ли, Крест и чётки,
Мы все к Всевышнему наш обращаем взор!