Виктор Фет
Смерть языка
Простая и очевидная мысль (ощущение) — о чем я пишу (стихами) с февраля 2022 г.
Русский язык ('увы' здесь ставить не обязательно) очень быстро уйдет в небытие. Дело не в том, сколько его носителей останется формально в мире - дело в том, что история общества, использовавшего этот язык, очень быстро заканчивается (а шлейф прошлого, от золотого до серебряного веков, давно оборван).
На обломках Вавилона он какое-то время (я говорю как биолог-эволюционист, мы при-выкли оперировать иными масштабами времени) будет существовать как лингва-франка, но только для тех, кто не выучит английский очень быстро. То есть лет 15-20, одно биологическое поколение (пример — Грузия, и это без активной войны. В Украине следующее поколение, родившееся и выжившее под бомбами сегодня, не будет говорить по-русски.)...
Просто видеть, что русский язык НЕ ждет ни судьба латыни (давшей новые языки), ни английского или испанского (вы-живших в распавшихся империях), ни древнегреческого (археология, практически иностранный язык в греческих школах), ни уж тем более иврита (воз-рожденного выжившими энтузиастами, сознательно отказавшимися от родных языков) — каковы бы ни были усилия смельчаков внутри метрополии, да и наши усилия по построению по всему миру башен из слоновой кости («А вы, мудрецы и поэты...», по Брюсову)
Уходит и уйдет он позорным путем, проходя через 100 лет блатной лагерной фени, советского новояза, через наблюдаемые нами сегодня стадии «зомби-поэZии», через вонь и падаль соцсетей, через шизофашизм (термин Михаила Эпштейна).
В отличие от прошлых эпох, все это будет записано на цифровые носители.
Очень многие, кто писал стихи по-русски по всему миру, сейчас замолчали от шока и боли. Со мной случилось так, что после Крыма (2014) я вообще перестал писать стихи; мне казалось, что я уже написал всё, что мог. Но война прорвала этот затор, и стихи-реквием (в том числе и по самому языку, как отметил еще год назад замечательный Владимир Фрумкин) текут уже более года постоянным потоком, почти ежедневно.
Я знаю десятки других, кто испытывает то же самое.
Очевидно, мы не регулируем этот процесс, он совершается сам собою.
Я просто чувствую себя, как радиоприёмник, который кто-то включил — и забыл выключить. Я прислушиваюсь сквозь глушилки памяти и разума, кручу верньер, вглядываюсь и записываю, как можно быстрее и подробнее; каждое стихотворение сегодня кажется последним.
Так, возможно, чувствовали себя гончары древних культур перед нашествием варваров, лихорадочно лепя свои традиционные горшки. И мы создаем эти уже цифровые черепки.
Судя по всему (в частности, в русле заключений М. Эпштейна о Русском Антимире), мы — последнее поколение, способное описать эти явления как свидетели. Тем больше ответственность современных 'славистов', а их многомудрые платоновы диалоги быстро превращаются в нескончаемый диалог гамлетовских клоунов-могильщиков — «на какой почве? на нашей, датской.»
Возможно, это ощущали и любые предыдущие поколения (и многие были правы, см. дневники Зинаиды Гиппиус) — но! они не жили в цифровом мире, где условия игры глубоко поме-нялись — от прозрачности самой истории до дип-фейков искусственного разума.
В «гибридном антимире» уже неважно, кто виноват, что делать, или кто (не) читал Достоевского и/или Толстого.
Alea jacta est.
Carthago delenda est.
Enjoy it while it lasts.
Похоже, что
Похоже, что пределы языка
достигнуты: ведь каждая строка
должна кончаться рифмой, а она
исчерпана: мои черновики,
заполненные утром после сна,
не отражают ни малейшей доли
исходных сил, создавших языки.
Так на заре судьбы, в её начале,
слова немногое обозначали
и не включали ни свободы воли,
ни выбора. В них песни птиц звучали,
шум лиственных вершин, раскаты грома;
у слов тогдашних не было ни дома,
ни разума. Оттуда и пошло
усердное магическое поле,
стремящееся жизнь устроить так,
чтоб звук случайный превращался в знак
и притворялся смыслом — но не боле.
Теперь всё изменилось. Новый мир
с вещей сдирает плёнку внешних сил,
стремительно и непредотвратимо,
со скоростью, что нам неощутима.
Возможно, он о нас уже забыл,
и речь, и все слова забрав с собою.
Мы ищем цель, но попадаем мимо,
как будто собирались в мирный тир,
а нас доставили на поле боя,
под горизонт событий чёрных дыр.