Райнер Мария Рильке
Перевел с немецкого Алишер Киямов
* * *
О приготовься! Каждый вечер что-нибудь
укладывай в сундук – вещь к вещи – понемногу:
они послужат нам всю долгую дорогу,
когда отправимся потом мы в дальний путь.
Оставь любимые картинки на стене
и нежно вытащи, освобождая вазу –
цветы ослепшие в ночи...
Найдутся ль там другие сразу?
Кто может знать... Да и в какой далёкой стороне.
И сунь подальше в пасть комоду
чёрный костюм – он не для той поры,
дай плоти сбросить тёмное, забыв про эту моду,
и пусть душа подарит платье ей в угоду,
чтоб были схожи...
чтобы шли как две сестры.
* * *
По весне, а быть может, во сне
повстречал я тебя – не иначе.
Вот бредём мы сквозь осень, но наедине
всё сжимаешь ты руку мою, тихо плача.
Облаков ль тебе жаль, что гонимы сейчас?
Жаль кровавой листвы? Только мне
всё же ясно – была ты счастливой лишь раз
по весне, а быть может, во сне.
* * *
В саду сияли нимбы гроздий над сиренью,
Марию славил звон к исходу дня –
расставшись, порознь мы шли,
подвластные смятенью –
в тоске друг друга яростно кляня.
В бреду почило солнце и истлело,
осыпав пеплом дальние холмы,
лишь платье летнее твоё ещё белело
среди светящихся кустов в наплывах полутьмы.
Я видел, как свеченье помертвело
и исчезало, и беспомощно нелеп,
как то дитя, что день-деньской
на яркий свет глядело,
всё спрашивал себя: « Ужели я ослеп?!».
* * *
Всё гуще запахи полуночного парка,
и звёзды с вышины глядят сквозь полусон,
как в липах месяца сияющая барка
причал свой ищет меж недвижных крон.
Чуть слышится вдали фонтанов пенье
забытой сказкой, зазвучавшей наяву,
и приглушённый звук паденья
незримых паданцев в высокую траву.
С холма слетает ветер и, в одно мгновенье
преодолев дубов старинных ряд,
на синих крыльях мотылька доносит в дуновеньи
броженья юного вина тяжёлый аромат.
* * *
Как мне хотелось бы хоть раз тебя увидеть снова,
парк, где аллеи старых лип, и что б по ним тогда
с самой застенчивой из всех, не проронив ни слова,
пойти к забытому святилищу пруда.
Сияя, лебеди здесь в позах из идилий
легко скользили бы по глади, как во сне,
и нам поведали бы губы всплывших лилий
о граде сагу, что покоится на дне.
И мы остались бы вдвоем на белом свете
средь цветника, где все цветки до одного
счастливых, ждущих обступили б нас как дети,
и мы б друг друга не спросили – ждем ли здесь кого...
* * *
По счастью светлому душа моя тоскует,
что грёзой длилось краткий миг – бездумно, так давно...
В шептанье сосен, в плеске вод, что так волнует,
я слышу – снова приближается оно...
И если от холмов, где пурпур тлел заката,
чуть серебрясь, плывёт ладья средь вод когда темно,
из тихой рощи, что цветением объята,
я вижу – снова приближается оно...
В том белом платье... как при жизни милая бывало,
в воскресный день идя со мной в пыли сквозь полутьму,
у сердца приколов цветок, сиявший ало...
А он – приколот к платью ли тому?..
Сны
Вновь ночь приходит – в синем одеянье,
чей шёлк в каменьях по кайме, и дланями мадонн,
у изголовия застыв как изваянье,
смежает веки мне, навеяв сон.
Затем, свой долг верша, что стал её судьбою,
она по городу идет средь тишины,
чтоб души всех больных детей забрать с собою,
собрав их платою за сны.
* * *
День опочил в недуге,
и путь мой нелюдим.
Одни во всей округе
звезда и я не спим.
Её сияет око,
найдя меня во мгле.
Ей в небе одиноко,
как мне здесь, на земле.
* * *
О. приготовься! Каждый вечер что-нибудь
укладывай в сундук – вещь к вещи, понемногу:
они послужат нам всю долгую дорогу,
когда отправимся с тобой мы в дальний путь.
Оставь любимые картины на стене
и нежно вытащи, освобождая вазу,
цветы, ослепшие в ночи.
Найдутся ль там другие сразу?
Кто может знать... да и в какой далёкой стороне...
И предоставь хранить комоду
чёрный костюм – он не для той поры,
пусть плоть твоя забудет дней ненастных моду,
пусть платье светлое душа подарит ей в угоду,
чтоб были схожи, чтобы шли,
как две сестры.
* * *
Дышало всё осенью: день затихал
в крови на дорог перепутке,
кричаще средь сумерков тлевших был ал
букетик на шляпке малютки.
Перчатки изношенность стала видна,
её гладя – начать тщась беседу –
в пустынном проулке шепнула она:
« Ты едешь?» Ответил: « Вот... еду...».
Головка припала к плечу моему,
в драп вжавшись пальто, и устало
смеялся закат, и при всхлипах ему
всё роза на шляпке кивала.
* * *
По весне, а быть может, во сне
началась эта встреча для нас.
Вот уж осень – и, руку сжимая всё мне,
ты идешь рядом, плача, сейчас.
По кровавой листве эти слезы из глаз?
Облаков ль жаль тебе в вышине?
Нет, я знаю – была ты счастливой лишь раз
по весне, а быть может, во сне.
* * *
Где лилии из тех высоких ваз,
что ты лелеяла своей рукой не раз?
Уже мертвы?
Где свет той радости твоих ланит,
что был весной на них разлит?
Померк, увы?..
А счастье то, чью чистоту узнать нам довелось,
венчавшее копну твоих волос
как нимб мадонн среди ночей и дней?
Сегодня по нему мы слёзы льём с тобой,
а завтра стужа к нам в покой войдёт сама собой...
А что за ней?
* * *
Мне отрок дал пригожий
вчера одну из роз.
Сегодня я её же
к его могиле снёс.
Ах, венчик жёлтой розы
весь в капельках – взгляни!
Роса – вчера... да слёзы
сегодня уж они.