МОСТЫ. № 44. А. А. Корчак, В. А. Корчак. Российская автократия и современность: между прошлым и будущим.

Время и мы

А. А. Корчак, В. А. Корчак

Российская автократия и современность: между прошлым и будущим

Перечитываю «Бесов» Достоевского и думаю о неясности всей русской истории. Все ее деятели, так или иначе влиявшие на эту «историю», были или полусумасшедшие (Грозный), или фанатики власти (Петр, Сталин), или социальные хищники (Путин). Или просто глупые и недалекие правители (почти все Романовы). Да и народец – ничего себе, подстать им. Такова моя родина-мать».

А. А. Корчак (из дневниковых записей последних месяцев жизни).

Введение.

Российская автократия просуществовала несколько веков и только во второй половине XIX столетия начала проявлять признаки старения. Несколько попыток ее реформации под влиянием демократических и промышленных преобразоваий в Европе и Америке оказались бесплодными из-за углублявшихся процессов старения системы государственной власти. Естественным результатом оказался распад автократии. Но накопленный за три столетия «опыт» ее существования, сохранившийся в бюрократических структурах и менталитете населения, не исчез и оказал решающее влияние на формирование новой, уже коммунистической тоталитарной системы власти и на ее дальнейшую эволюцию в российскую автократию XXI века, теперь уже с учетом «дополнительного» 80-летнего тоталитарного опыта.

Историческая преемственность российской системы власти внешне проявляется в стремлении к восстановлению многих атрибутов Российской империи. Серп-и-молот уже давно заменен двуглавым орлом, на флагах и гербах появляются желто-черные цвета российской монархии, ритуалы православия расцветают пышным цветом, а современный лексикон «обогащен» такими дореволюционными словами, как лицей, гимназия, губернатор и т.п. Подобные тенденции поощряются и даже насаждаются правительством и действительно находят отклик среди населения - вплоть до ностальгической тоски по «золотому веку» российского самодержавия. Целью этой статьи является рассмотрение становления и эволюции самодержавия как автократической системы власти, многие принципы которой (а не только внешние атрибуты) лежат в основе не только советского тоталитаризма, но и путинизма XXI века.

Три особенности русского (Московского) государства.

Первой особенностью русского (Московского) государства, важной для понимания природы самодержавия, является закрепощение населения, продолжавшееся почти два столетия от правления Грозного и до екатерининского времени. Напомним некоторые факты[1]. До 1497 года крестьяне были формально свободными (кроме холопов) и при отсутствии долговой зависимости могли в любое время переходить от одного владельца (вотчинника) к другому. Судебник Ивана III ограничил этот переход неделей до и после Юрьева дня (26 ноября ст. ст.), что было первым шагом к их юридическому закрепощению. Следующий шаг - указ Ивана Грозного 1581 г., временно отменявший Юрьев день и вводивший «заповедные лета» сыска беглых. Указ Бориса Годунова 1597 г. устанавливал пятилетний срок сыска, который впоследствии увеличивался. Соборным уложением Алексея Романова 1649 г. все эти сроки отменялись, что можно рассматривать как юридическое оформление крепостного права. «Всемирная история» сообщает (Т. 5, стр. 257), что к 1678 г. во владении бояр и дворян находилось 67% крестьян, и лишь 10% оставались свободными. Дальнейшее закрепощение происходило уже путем раздачи и дарения помещикам этих оставшихся и полузависимых[2]. То же самое происходило и во вновь присоединяемых землях, например, на Украине, где к 1730 году было закрепощено уже 2/3 населения. Ко второй половине XVIII-го столетия почти все сельское население было превращено в «крещеную собственность» (Ключевский) помещиков и государства.

Второй особенностью русской истории было превращение царской власти в неограниченную, абсолютную. Если поначалу власть царя была ограничена церковью, вотчинным землевладением и боярской думой, то уже к концу XVII-го столетия вотчинное землевладение превращается в поместное, бояре как сословие в значительной степени истреблены, а церковь подчинена государству. С воцарением Романовых все государственные дела велись уже только от царского имени[3]. Церковь и церковные соборы XV-XVII веков постепенно оттеснялись на второе место, боярскую думу заменили земские соборы, которые при Петре I были заменены в свою очередь сенатом и коллегиями. Все эти учреждения становились инструментами власти самодержавия, которое неуклонно усиливалось и крепло.

Основной и почти единственной (кроме православной церкви) опорой самодержавия постепенно становится военно-бюрократичес-кий аппарат управления, который позже превращается в полицейско-бюрократический. Его зародыш можно обнаружить уже в Руси Удельной. Но как аппарат управления он стал складываться при Грозном («посольский приказ» – 1549 г., «большой приход» (налоги) – 1554, «поместный приказ» – 1555, «разбойный приказ» – 1556).

При Петре I бюрократизация управления дополнилась бюрократизацией всего привилегированного слоя общества. Введенная им в 1722 г. «Табель о рангах» устанавливала единую систему прохождения службы как в армии, так и в гражданской администрации, причем каждый гражданин-дворянин приписывался к военной или гражданской иерархии и мог начинать «продвижение по службе» сразу же после рождения. При Петре I была введена и всеобщая воинская повинность, закрыты границы для свободного въезда и выезда, введена категория политических преступлений (создан особый приказ - прообраз будущего КГБ), а также положено начало милитаризации экономики (прообраз ВПК; согласно Ключевскому, военные расходы при Петре I иногда поглощали 95% бюджета).

В период расцвета абсолютизма при Екатерине II полицейско-бюрократический аппарат продолжал возрастать и усиливаться. Все государство было разделено на 50 губерний (вместо прежних 20) во главе с генерал-губернаторами, которые делились на уезды во главе с капитан-исправниками[4]. Бюрократизация несколько замедлилась, но ненадолго, лишь в начале правления Александра I.

Третьей особенностью русской истории является неуклонное расширение территории российского (Московского) государства с самого момента его образования. Не остановило его «расползание» даже монгольское нашествие; после установления монгольской администрации в 1257 году Московское государство за двести лет увеличило свою территорию в пять раз! После свержения монгольского ига экспансия даже ускорилась и никогда не приостанавливалась на длительное время[5].

Не приостановила экспансию ни Октябрьская революция, ни Вторая мировая война.

Это расползание государства первоначально оправдывалось необходимостью освобождения славянского населения. Оно было «освобождено», однако, уже к середине XVII-го столетия. И тогда выдвигается лозунг освобождения православных народов. Затем экспансия осуществляется под прикрытием тезиса выхода к морям, защиты отечества, а то и безо всяких идеологических, религиозных и других оправданий. После революции внешняя экспансия оправдывается уже необходимостью освобождения пролетариата, угнетенных классов, свержения власти капитала и т.д. За несколько сотен лет своего существования российское государство расширило свою территорию в сотни раз и поработило несколько сотен народностей. Причем (и это - самая главная его особенность) завоевание территории происходило в большинстве случаев без ее прогрессивного хозяйственного использования, а "присоединение" народов - без их культурной ассимиляции.

 К этому российское государство оказалось неспособным[6].

Российская экономика: в обход законов марксизма.

Как же объяснить эти три особенности истории России? Марксистско-ленинское учение рекомендует искать причины наиболее важных социально-экономических и политических перемен общества (а это ли не важные!) в экономике, а точнее, в развитии производительных сил и производственных отношений. Посмотрим, как развивались эти отношения на протяжении рассматриваемого периода, когда российское общество перешло почти от родового строя к почти коммунизму. Для этого обратимся к такому авторитетному источнику, как «Всемирная история», в написании которой принимали участие виднейшие советские марксистско-ленинские историки. Вопросы производства в ней рассмотрены, несомненно, со всей обстоятельностью, и любая связь между ним и социально–историческими событиями не могла ускользнуть от внимания авторов.

О Московской Руси после освобождения от татарского ига в этом источнике пишется следующее: «Общее количество городов в Русском государстве в течение ХVI века более чем удвоилось: к началу века их было 96, к середине - 160 и к концу - 230» (Т. 5, стр. 462). Отмечается также значительное развитие ремесленного производства. Что касается сельского хозяйства, то о его успехах пишется так: «В этот период земледелие сделало некоторые успехи. Увеличилось количество земледельческих районов… В более широких размерах утверждается трехполье, которое господствует в центральных и западных районах…Наряду с паровой системой земледелия продолжает существовать, особенно в степных районах, и система переложная. На севере широко применяется также подсечная. Урожайность в ХVI веке была невелика (в среднем сам-три) и неустойчива» (Т. 4, стр. 457)[7].

Спустя столетие (в период петровских реформ) «производительные силы и производственные отношения» в сельском хозяйстве почти не изменились[8]. В промышленности, однако, наблюдается бурный рост: «Если к началу ХVIII столетия общая продукция крупных металлургических заводов составляла примерно 150 тысяч пудов чугуна, то к 1726 г. она достигла 800 тысяч. Еще в конце XVII столетия Россия закупала для ружейного производства железо в Швеции, а к исходу первой четверти XVIII в. она сама стала вывозить металл за границу… К этому времени относится и возникновение мануфактур… По техническому оборудованию, разделению труда, связи с рынком русские мануфактуры ХVIII в. мало чем отличались от мануфактур капиталистической Англии. Уральские домны по размерам и производительности даже превосходили английские» (Т.5, стр. 365). О производственных отношениях источник здесь «забывает».

Такое же однобокое развитие «производительных сил» продолжается и в дальнейшем. В период расцвета Российского абсолютизма (вторая половина ХVIII века) Россия по некоторым количественным показателям крупного промышленного производства, как сообщается в том же источнике, шла впереди всей континентальной Европы. Крупное промышленное производство продолжает возрастать и в ХIХ столетии. «Всемирная история» сообщает, что к началу 1830-х годов число мануфактур возросло до 1800, а число рабочих в них – до 340 тысяч. А еще через полвека - до 2800 и 530 тысяч соответственно (Т. 6, стр.163 и 236). Число городов за столетие удвоилось. Однако производительные силы в сельском хозяйстве по-прежнему почти не изменились. А ведь даже к середине ХIХ столетия сельским хозяйством занималось более 90% населения!

Если присмотреться внимательнее к русской промышленности, то и она развивалась довольно-таки оригинальным образом: путем создания «крепостных заводов и фабрик» с узаконенным рабским трудом на них. «Малая Советская энциклопедия» сообщает (второе издание 1937 г.), что такие заводы и фабрики появились уже в ХVII веке, а указ Петра I 1721 года узаконил их положение, что положило начало созданию особого разряда крепостных - «посессионных крестьян». Тот же источник сообщает, что число таких фабрик непрерывно росло и к середине ХIХ столетия достигло почти 10 тысяч с числом рабочих более 500 тысяч. «Всемирная история» дополняет, что число наемных рабочих в начале столетия не достигало и половины общего числа работающих, так как на крупных мануфактурах значительная их часть превращалась в крепостных (Т.5, стр.394-95). Такова четвертая особенность истории Российского государства.

Все эти особенности означают, что Российский капитализм создавался вплоть до середины ХIХ столетия всесильным и все крепнувшим государством принудительно, сверху. Создавался путем использования рабского труда, как в колониях, без капитала, без рабочей силы - товара, без промышленного пролетариата. Создавался, минуя все законы марксизма, но с не меньшей эффективностью, обгоняя в ряде отраслей многие промышленно развитые европейские страны. Причем его создание проходило параллельно неуклонному расширению государства и неуклонному застою в сельскохозяйственном производстве, которым занималась подавляющая часть населения.

Основным и определяющим фактором русской истории рассматриваемого периода является, таким образом, рост и усиление полицейско-бюрократического авторитарного государства, а все другие факторы (закрепощение, экспансия, пресловутые «производительные силы» и «производственные отношения» и т.д.) являются лишь следствиями этого главного. Не менее очевидно, что условия двухсотлетней монгольской администрации оказали (и не могли не оказать) влияние на его характер, усиление авторитарности и дальнейшую эволюцию. Вопрос, однако, в том, почему автократические тенденции после освобождения от монгольской оккупации продолжали усиливаться вплоть до второй половины ХIХ столетия, превратив государственную власть в определяющий фактор эволюции всего российского общества.

Маятник эволюции

Сам характер государства как самоорганизующегося аппарата власти, стоящего в определеном смысле над обществом[9], способствовал такой эволюции России. Это справедливо в какой-то мере по отношению к любому государству, но особенно - к авторитарному. Авторитарное государство после его возникновения превращается в самодовлеющую организацию, эволюционирующую по своим внутренним законам, если нет противодействующих ему сил или они слабы. В русском обществе такие силы были слабы. Поэтому в сознании руского народа постепенно укоренилось отношение к государственной власти как к чему-то внешнему, независимому от народа. Это отношение стало элементом русского менталитета, который в свою очередь усиливал автократические тенденции государственной власти.

Для пояснения рассмотрим эти силы в государствах Западной Европы того же примерно времени, когда складывалось российское государство. Здесь государства возникали на фундаменте, созданном Средиземноморской цивилизацией, унаследовав от последней многие идеи, социально-политические учреждения и даже некоторые традиции. Все это создавало противодействующие силы, которые сначала замедлили, а затем пресекли автократические и тиранические тенденции, возникавшие и здесь. Этот процесс аналогичен, образно говоря, сжатию упругой пружины, когда противодействие приложенной силе неуклонно возрастает. И если сила не беспредельна, то начинается обратный процесс. В Англии и Франции, например, централизованные авторитарные государства начали формироваться сразу же после кратковременного расцвета феодализма в Х-XI веках. Но параллельно этому возрастало и сопротивление населения (Великая хартия вольностей в Англии - 1215 год, Генеральные штаты Франции - 1302 г.). Поэтому абсолютные монархии Елизаветы I и Людовика ХIV просуществовали относительно недолго и были сметены революциями во имя «свободы, равенства и братства». В России этот лозунг никогда ничего не говорил основной массе населения, точно так же, как в Китае и других восточных государствах.

 Если допустить, что самодержавие приобрело в период своего формирования и сохранило в дальнейшем все главные особенности восточных государств, то тогда трудно объяснить его странную, несвойственную Востоку, колебательную эволюцию. Киевская Русь была обращена к Западу, тогда как Русь Александра Невского - к Востоку. И этот крен продолжался до Грозного. Первые Романовы - это снова усиление западного влияния, закончившегося петровскими реформами.Такие колебания продолжались и в дальнейшем, хотя и с меньшей амплитудой. Реформы Александра I сменились так называемой «николаевщиной», а реформы царя-освободителя Александра II - «восточным похолоданием» при Александре III, которое сопровождалось разгулом народовольческого террора восточной природы. Затем амплитуда колебаний снова нарастает: конституция 1907 года и Столыпинские реформы, закончившиеся Февральской революцией, сменяются Октябрем, Гражданской войной и сталинской, явно восточной, тиранией. Причем в этих постоянных колебаниях можно выделить два полных цикла, когда аппарат власти разрушался почти полностью: в Смутное время 1606-12 г. и в Гражданскую войну 1917-21 г. Но в первом из них он возрождался более прозападным, тогда как во втором - провосточным.

Эту колебательную эволюцию Российского государства принято объяснять его промежуточным положением между Западом и Востоком[10]. Промежуточность положения является отправной платформой и западников (между Востоком и Западом, но с креном к Западу), и славянофилов (между Востоком и Западом, но без крена, свой путь). Промежуточность стала началом и русской мессианской идеи (ни Восток, ни Запад, свой особый путь в авангарде человечества; в этой позиции нетрудно узнать официальную идеологию путинизма), а также евразийцев, «почвенников» и многих других направлений социально-политической мысли внутри относительно немногочисленной верхушки русской интеллигенции.

 Все эти течения и споры между их последователями имели очень отдаленную связь с думами и чаяниями основной части населения, русского народа. Народа, только что освобожденного от крепостной зависимости и, кстати, от коллективной (общинной) собственности на землю, растерявшегося от этого неожиданного освобождения сверху. Почему же это умственное брожение немногих сыграло такую решающую роль в дальнейшей судьбе самодержавия как самоорганизующейся автократии? И действительно ли роль этого меньшинства была решающей?

Истоки современной Западной цивилизации, основывающейся на компромиссе между властью закона, сформулированного меньшинством, и неотъемлимыми правами человека-индивидуума, составляющего большинство общества, можно проследить вплоть до шумеров. Уже древние греки начинали смутно осознавать природу противоборствующих сил, стоящих за этим компромиссом: индивидуализма (правá индивида как суверенной личности) и коллективизма (правá коллектива, продиктованные его потребностью в самосохранении и ограничивающие индивидуализм). Это противоборство проявилось особенно ярко в процессе суда над Сократом в 399 г. до н. э.; его присудили к смерти за подрыв традиционных религий и развращение этим молодежи. Права коллектива ставились тогда еще выше права личности думать по-своему и обучать этому других, которое и отстаивал Сократ. Это была победа «Востока», никогда не признававшего никаких неотъемлимых прав личности и оперировавшего массами, а не индивидуумами.

 Противоборство между «Востоком» и «Западом» в таком его понимании сопровождало всю историю Западной цивилизации. Такое противостояние заложено в самой природе человека и является результатом эволюции вида Хомо Сапиенс, сопровождая всю его социальную эволюцию и отражая «двойственность» его психики[11]. История Западной цивилизации особенно богата драматическими результатами этого противоборства. И только после промышленной революции и особенно после двух мировых войн и начала научно-техничес-кой революции был выработан и установлен приемлимый и относительно устойчивый компромисс между властью закона и правами лич-ности, т.е., между властью и гражданским обществом, между индивидуализацией и уподоблением.

Меж двух миров

Возвратимся к идее промежуточности. После зарождения Западной цивилизации сотни государств оказались на ее границах и существовали в таком же «промежуточном» положении, как и Россия. Все они испытывали сильное влияние «Запада» с его индивидуализмом, порождавшим и усиливавшим центробежные силы внутри этих «восточных» и «полувосточных» самоорганизующихся авторитарных и тоталитарных государств. Подавляющее большинство их было разрушено. Уцелели до настоящего времени очень немногие, наиболее крупные среди них - Россия и Китай. Только недавно после сокрушительного военного поражения была втянута в орбиту Западной цивилизации «восточная» Япония (вспомним, например, книгу Хукуямы «Конец истории»). В Китае «Восток» еще отчаянно сопротивляется; но и Китай постепенно втягивается в орбиту западного научного, технического и культурного влияния. В отличие от Китая, Россия оказалась менее «восточной» и поэтому – более восприимчивой к «западному» влиянию. Несмотря на это, в силу сцепления многих исторических причин, влияние «Востока» и «Запада» не создали в России устойчивого компромисса между противоборствующими силами, поскольку они были несоизмеримыми ни по величине, ни по характеру. Поэтому Россия оказалась «вне истории» по образному выражению

П. Чаадаева.

Гипотеза промежуточности, таким образом, хотя и позволяет понять мысли и чаяния верхушки российского культурного общества XIX-го и начала XX-го веков об особом, третьем (между «Востоком» и «Западом») пути, сама по себе, как тривиальный географический факт, недостаточна для понимания и объяснения особенностей российской истории. Она не может объяснить, например, странные шараханья между «Востоком» и «Западом» после битвы на Куликовом поле и особенно после 1480 года, когда внешнее культурное, военное, этническое и генетическое влияние «Востока» постепенно сходило на нет и к началу XX-го столетия практически прекратилось.

После свержения монгольской администрации этнические особенности великорусского населения если и изменились, то очень мало, несмотря на многократное расширение территории государства. Вплоть до начала XX столетия изменения в сфере экономики, культуры, образования (грамотности населения) и т.д. происходили очень медленно. Мало изменилась в главном и внешняя политика (неуклонная экспансия). Внутренняя политика, тем не менее, испытывала постоянные колебания; начинавшиеся реформы всегда останавливались, не достигая стадии необратимости, как только создавалась угроза существованию самодержавия, и заменялись контрреформами.

Гипотеза промежуточности не в состоянии убедительно объяснить также исключительную чувствительность российского государства, граничащую с подражательностью, к западному влиянию. Оно прослеживается на протяжении всей истории России, начиная от Петра I и до Горбачева, часто принимая непредсказуемый и даже парадоксальный характер. По этой причине история России напоминает в ряде аспектов отраженную в кривом зеркале историю европейских государств. Киевская Русь - это почти европейское государство, а Удельная Русь напоминает кое в чем феодальное общество Франции IX-X веков. Но это сходство очень отдаленное, так как, в частности, «князья-феодалы» кочуют из одного удела в другой, рассматривая свои вотчины как временные. Столь же отдаленное сходство между «просвещенной монархией» Екатерины II и абсолютизмом Елизаветы I и Людовика ХIV: екатерининский абсолютизм завершал закрепощение народа, а не процесс ликвидации феодальной зависимости, как в западных странах. Церковные соборы, государственные думы, петровский сенат и другие подобные учреждения также обнаруживают некоторое, но отдаленное, сходство с соответствующими западными учреждениями. Бюрократия в России насаждалась принудительно сверху, а не формировалась постепенно и естественно по мере роста централизации государства и усложнения экономики, как на Западе. Но особенно разительны различия в сфере социально-политических движений. Сколь парадоксальным выглядит церковный раскол в России во второй половине ХVII века в сравнении с религиозной реформацией в Европе, происходившей примерно в то же самое время! А русские бунты и крестьянские движения! Бунтовали всегда лишь против чего-то, а не за что-то, причем атаманы обычно были рядящимися под царей самозванцами.

Февральская революция в России является еще одним из многих своеобразных явлений русской истории, иллюстрирующих исключительную чувствительность самодержавия к давлению извне и внешним вызовам. В отличие от Великой английской революции и Великой французской, с которыми ее можно сравнивать по последствиям, она не сопровождалась ни баррикадными боями, ни кровопролитием. Народ вышел на улицы больших городов с лозунгами «нет самодержавию», и оно пало. Почему это произошло и почему это так произошло? Ведь на протяжении предыдущего столетия самодержавию, как казалось, ничто не угрожало. После разгрома наполеоновской Франции русские войска наводнили Европу, и Александр I диктовал свои условия и устанавливал в ней новый порядок. Ослабление самодержавия не замечалось вплоть до второй половины века (Крымская война). Промышленность и сельское хозяйство развивались как и раньше, росло число городов, и после пугачевского бунта народные волнения больше не угрожали власти. Где и когда произошли в мире решающие события, которые можно рассматривать как вызов России, адекватно ответить на который российская автократия оказалась не в состоянии?

Давление Запада

Причины Российской Февральской революции исследовались многократно и с самых различных точек зрения. При этом в большинстве случаев ее главные причины указываются внутри России, в специфике ее внутреннего развития, географического положения между Европой и Азией, в характере православия и т. д.. Ортодоксальные марксисты-ленинцы видят их в специфике развития производительных сил и производственных отношений или в нарастании народного недовольства. Но наиболее опасные для самодержавия народные движения были в прошлом, а не на рубеже веков; производство в начале века не испытывало каких-либо серьезных изменений, православие давно уже стало просто подпоркой самодержавия, а о промежуточности России говорилось выше. Главные перемены, приведшие к Февральской революции, произошли не внутри России, а вне ее, именно на Западе, откуда и шли преимущественно вызовы самодержавию на протяжении всего ХIХ столетия и в начале ХХ-го (идут и до сих пор).

Главной такой переменой и в то же время главным вызовом России был промышленный переворот в странах Европы. Промышленное развитие в ней началось такими темпами, по сравнению с которыми развитие России представляется застоем. За первую половину ХIХ столетия производство чугуна в России, как уже упоминалось, удвоилось, а в Англии оно увеличилось в 12 раз («Всемирная история» Т. 6, стр. 237). Причем различие в темпах развития нарастает к середине века, когда промышленный переворот распространился на большинство стран Европы и США. Так, например, всего за 25 лет с 1845 по 1870 годы вывоз машин из Англии возрос в 10 раз. Еще быстрее происходило промышленное развитие США, особенно после окончания Гражданской войны в 1865 году. К 1894 году США обогнали по промышленному производству Англию и заняли первое место в мире[12]. За промышленным переворотом последовала торгово-промышленная экспансия западных стран и резко возросла их военная экспансия. Непосредственным результатом этих изменений вне России было замедление экспансии российского государства, его поражение в Крымской и Японской войнах и фактическое поражение в Первой мировой войне. Таким был результат вызова «Запада».

Внешняя экспансия является, как известно, не только показателем силы авторитарного государства, но и той «подъемной» силой, которая удерживает правящую власть от падения. Самодержавие стало терять власть над народом после того, как стало терпеть одно поражение за другим во внешних войнах. Все то недовольство, все те противоречия, которые накопились в процессе многовековой перманентной «гражданской войны» между властью и народом, быстро вышли наружу. Царизм пал потому, что он оказался не в состоянии продолжать традиционную экспансию российского государства, которая отвлекала население от нерешенных социальных проблем и как бы оправдывала насилие над народом и его тяготы, то есть оправдывала существование самодержавия. Он пал потому, что после внешних поражений не внушал больше страха, перестал быть силой, «стоящей над обществом». Стареющая система власти оказалась уже неспособной к адекватному ответу на внешний вызов.

Другим следствием вызова Запада и еще одной причиной революции 1917 года является особый характер западного культурного влияния на Россию из-за очень большой протяженности государства, неграмотности и невежества большей части его населения, его особой ментальности и разнородности. Западное культурное влияние воспринималось преимущественно верхним культурным слоем общества, создавая тем самым отрыв этого слоя (интеллигенции) от народа. С усилением этого влияния усиливался и отрыв. Отсюда и «хождение в народ», поиски новых религий, пессимизм, эпидемия разочарований, бегство за границу. Декабристы, петрашевцы, каракозовцы, нечаевцы, чайковцы, землевольцы, народовольцы и, наконец, марксисты - это не социальные движения народных масс, подобные социальным движениям Запада, а волнения среди интеллигенции.

Об этом отрыве грамотной и думающей части общества от основной массы народа писалось немало на протяжении всей второй половины ХIХ столетия, начиная от Чаадаева и кончая Бердяевым. Осознание этого отрыва порождало в среде русской интеллигенции сначала недоумение и растерянность, затем - страх, а непосредственно перед революцией – состояние, близкое к массовому помешательству и социальному психозу[13].

На протяжении второй половины ХIХ столетия одна часть русской интеллигенции участвовала в «охоте» за царем и в конце концов добила (после восьми покушений!) царя-освободителя, другая ходила в народ учиться «народной мудрости», третья призывала народ «к топору» (Чернышевский), создавала «катехизис» революционера (Нечаев) и продолжала призывать к восстанию даже тогда, когда обнаружилось полное взаимное непонимание и отчужденность от народа. Еще одна часть, отрицая все западное, звала назад в темное, но традиционное прошлое. К концу столетия к этому конгломерату разобщенной интеллигенции добавились марксисты с их призывом к мировой революции и переделу всех богатств (Ленин: «Грабь награбленное»). Все это не просто способствовало падению самодержавия, но создало такое положение, когда народные массы в момент падения царизма оказались во власти всевозможных демагогов и политических проходимцев, стремившихся только к захвату власти или к грабежу. Вот тогда и наводнили страну настоящие «бесы», по сравнению с которыми герои романа Достоевского кажутся почти безобидными «бесенятами».

Анатомия власти: самоорганизующаяся российская автократия

Возвратимся к началу изложенной выше российской истории и рассмотрим сначала, как формировался аппарат власти Московского государства, и как создавалась граница, отделявшая управляющих от управляемых. При Калите она еще не определилась из-за наличия параллельной монгольской администрации. При Иване III, первом самодержце, она отделяла часть служивого контингента и все боярское сословие. При Грозном началось вытеснение и истребление бояр (опричнина 1565-84), замена их в аппарате власти служивым сословием, составившем в дальнейшем костяк дворянства, а также создание бюрократического аппарата власти. Оба эти процесса завершаются при Петре I отменой боярского звания вообще (1711). Так создавалась социальная опора авторитарной власти. Это – очень важный компонент в формировании власти, необходимый для ее выживания и стабильности. В биологии и многих других науках, изучающих самоорганизующиеся системы, механизм, с помощью которого обеспечивается стабильность системы, называется гомеостазом. Гомеостаз – это механизм (или стратегия) сохранения или поддержания самоорганизующейся системы. Создание опоры власти является одним из элементов гомеостаза государственной власти.

Но для обеспечения преемственности власти одной социальной опоры недостаточно. Необходим механизм пополнения рядов этой опоры, причем такой, чтобы отбор подходящих кадров осуществлялся координированно, сверху, а не самостихийно снизу. Введение Петром «Табели о рангах» (1722) поставило формирование и дворянства, и бюрократии на «промышленную основу», так как сразу же начал действовать единый механизм иерархического отбора и в дворянское сословие, и в бюрократический аппарат (еще один элемент гомеостаза). Все общество становилось «сферой выборки» в социальную и бюрократическую опоры самодержавной власти. Нижняя граница самодержавия, как самоорганизующейся системы, хотя и отделяла социальную опору и исполнительный аппарат царя, была подвижной и размытой.

К началу ХVIII столетия в России сложилось, таким образом, полувосточное самодержавное государство с подчиненной царю социальной опорой и разветвленной бюрократией, построенной по образцу бюрократии таких государств, как Швеция, Пруссия и стареющая Византия. А бюрократия обладает двумя неискоренимыми свойствами: неуклонным возрастанием численности и столь же неуклонным падением эффективности, что еще больше подстегивает рост численности. Поэтому в России с самого начала ХVII столетия численный рост чиновнического сословия обгоняет все другие социально-экономические показатели.

Ну а как же народ-этнос? Какое место он занимал в этой самоорганизующейся системе и какую играл роль? Применим ли к нему крылатый тезис: каждый народ достоен своего правительства? На-род, конечно, не только содержал и кормил весь аппарат власти самодержавия, но и поставлял для него контингент, т.е., осуществлял функции сферы выборки в дворянское сословие и бюрократию[14]. Но применительно к определенному периоду истории этот тезис об ответственности народа приобретает какой-то смысл лишь при учете многих предыдущих поколений, а применительно к авторитарным и тоталитарным режимам с широким применением насилия требует еще и других оговорок.

В Российском государстве, прежде всего, существовало узаконенное, постоянно усиливавшееся и ставшее изолированным и традиционным привилегированное сословие. Кроме того, отбор контингента в гражданской и военной иерархиях с 14 по 8 ранг осуществлялась целенаправленно и под контролем централизованного и изолированного аппарата власти в соответствии с его внутренней и внешней политикой. Оба эти фактора, дополненные процессом закрепощения населения, не могли не отдалять власть от народа, превращая его постепенно в «подконтрольную внешнюю среду» самодержавия. Таков еще один элемент механизма социального гомеостаза автократии.

Автократия нашей эпохи - это всегда власть размножающегося иерархически централизованного бюрократического аппарата, в котором царь, император, вождь или президент играют чаще всего символическую роль фокуса власти, без которого в ней невозможна ни централизация, ни самоорганизация. Это означает, что внутренняя экспансия власти внутрь общества (в «подконтрольную внешнюю среду») становится неотъемлимым свойством авторитарности. А эта внутренняя экспансия, исчерпав свои возможности (из-за ограниченности этой среды) или наталкиваясь на серъезное сопротивление, начинает неизбежно подталкивать внешнюю экспансию. Поэтому внешнюю экспансию царского самодержавия, как и внешнюю эспансию Советского Союза, а затем и путинской России, следует рассматривать прежде всего как органическое свойство автократии. Замедлять его может лишь внешнее или внутреннее сопротивление.

Владимиро-Суздальская Русь, непосредственная предшественница Московской, представляла собой конгломерат очень разнообразных княжеских вотчин, управляемых наследственными князьями, которые не являлись собственниками ни земли, ни населявших ее людей. Московское централизованное государство создавалось из этого конгломерата путем захвата этих княжеств силой, интригами, сговором с монгольской администрацией и другими способами. И если в начале в этом конгломерате существовали такие свободные городские общины, как Новгородская, Псковская и Вятка, в которых князья-прави-тели приглашались или избирались, в которых существовали «протопарламенты», свободное предпринимательство, торговый капитал и некоторые другие черты демократии, то к концу периода (середина ХVI столетия) все это разнообразие было поглощено централизованным Московским государством.

Этот первый этап «собирания русских земель» сопровождался истреблением боярства, началом закрепощения населения и создания царской бюрократии. Таким образом, формирование всех главных элементов гомеостаза происходило параллельно и было завершено лишь во второй половине ХVIII столетия. За это время можно проследить три периода максимальной централизации и абсолютизации власти царя. Первый период (Иван Грозный) закончился десятилетием «смутного времени», так как надежная социальная опора царской власти еще отсутствовала, а закрепощение населения не было завершено. Второй период (Петр I) оказался также кратковременным по тем же причинам и завершился не менее «смутным» «междуцарствием»[15]. И только после завершения процесса формирования бюрократического аппарата (Новое уложение 1768 г.) и социальной опоры Екатериной II («Жалованная грамота дворянству и городам», 1785) самодержавие вступило в столетие процветания (гомеостаз заработал в полную силу). Его вторая половина, однако, была омрачена, как указывалось ранее, началом его старения.

Русский этнос

Зарождение русского этноса скрывается в тумане веков. Миф о приглашении варягов косвенно фиксирует лишь предание о первоначальном формировании власти, как чего-то внешнего по отношению к населению. Позже такое отношение к власти было усилено в период монгольского нашествия, когда жизнь и судьба правящей верхушки и значительной части населения зависела во многом от чуждой, неправославной и нехристианской, власти. Постоянные княжеские междуусобицы и «породнение» князей с верхушкой Орды, начавшееся при Александре Невском, закрепили это отчуждение власти от народа, превратившееся постепенно в одну из особенностей менталитета русского человека.

После свержения монгольского ига менталитет русского народа продолжал формироваться на протяжении многих столетий в условиях раскола общества, сначала на господ и слуг, а впоследствии - на помещиков и крепостных. Это укрепляло отношение к государственной власти как к чему-то внешнему, независимому от народа, данному свыше. Православие как монопольная государственная религия поддерживало и освящало такое отношение к самодержавию. Менталитет формировался также в условиях жесткого ограничения государством частной собственности и свободной хозяйственной деятельности. Поэтому, в отличие от Америки и других западных стран, наиболее предприимчивая и свободолюбивая часть населения бежала от «родного» государства и заселяла его окраины, создавая например, казаческие поселения. Продолжала бежать и в ХХ веке – теперь уже от «коммунистического рая», наводняя демократические страны.

К этому необходимо добавить и влияние промежуточного положения России между Европой и Азией: западное влияние стимулировало стремление к частной собственности и свободе предпринимательства (вектор индивидуализации), тогда как восточное - к замкнутой и изолированной от народа правящей элите, опиравшейся на традиционную для Востока централизованную и всесильную бюрократию (вектор уподобления). В отличие от небольших, территориально ограниченных и небогатых ресурсами западных государств прошлого, которые для своего выживания были вынуждены выработать приемлемый баланс между индивидуализацией и уподоблением (Шумер, Крит, Греция, Рим), российский этнос фрмировался по соседству с громадной незаселенной территорией с колоссальными природными богатствами. Проблема выживания не стояла здесь так остро, как в перечисленных государствах и Европе, и поэтому не стимулировала усилий к поискам устойчивого компромисса между потребностями индивида и потребностями разрастающегося общества.

История России иногда представляется как чередование реформ и контрреформ[16]. За этим чередованием и скрывается противоборство самодержавия с народом, а также противоборство его внутренних подсистем (дворянство, чиновничество и духовенство). Отсутствие сдерживающей, контролирующей и стабилизирующей независимой силы в виде гражданского общества, характерной для демократических стран, увеличивало размах колебаний, завершавшихся в трех случаях т.н. «смутными временами», когда система государственной власти разрушалась почти полностью. В такие периоды менталитет русского народа проявлялся особенно ярко, но проявлялся он в том, что после них восстанавливалась почти та же пирамида власти.

Этот менталитет не только отразился в характере русского человека, но и в его верованиях, традициях, в его отношении с властью и во многом другом. В литературе это нашло отражение в понятии «широты души» русского человека (вспомним слова Достоевского: «Широк русский человек, не мешало бы его сузить».) Эта особенность русского менталитета присуща не только русскому обывателю, но и всем слоям русского общества снизу доверху. Поэтому она проявилась и в особом характере русской истории, обсуждавшемуся выше. Отразилась она и в распространении экстремизма и, в частности, в том, что все политические партии в России в прошлом и настоящем не имеют, как правило, устойчивого политического центра, а лишь развитые и непримиримо противоборствующие крылья. Проявилась она, наконец, и в характере распада последней тоталитарной империи и в трансформации первого российского президента Ельцина, сначала партийного босса, затем – защитника демократии, а окончившего созданием криминальной «семейки». Оказался слишком «широким».

Cамодержавие и советский тоталитаризм:

две стороны одной медали

Сравним самодержавие и советский тоталитаризм с целью выявления элементов сходства и различия между ними; сходство подчеркнет историческую преемственность (влияние главным образом внутреннего фактора), а различие - влияние радикального отличия ХХ столетия от предыдущих (роль внешнего фактора).

Отметим, прежде всего, несколько формальных и неформальных аналогий. Генсек - аналог царя - самодержца; его ближайшее окружение (политбюро и секретариат со всей прислугой и обслугой) - аналог царского двора; ЦК - аналог государственного совета Александра I; номенклатура - аналог слившихся верхушек дворянства, духовенства и бюрократии. Сверхбюрократия (советская, партийная и государственная) заменила бюрократию царскую, прикрепленные к земле беспаспортные колхозники и совхозники заменили крепостных, тотальная коммунистическая идеология - государственное самодержавное православие, упрощенная двухчленная «формула»: коммунистическая партия - советский народ заменила трехчленную: самодержавие, православие, народность. Сохранилась и несменяемость изолированного купола власти, а также изоляция власти от народа.

Не менее существенны и различия, характеризующие внешнее влияние. Номенклатуре не разрешалась частная собственность, а только «совместная частная»[17]. Но и такая «собственность» рождала столь порочное, чванливое привилегированное коммунистическое «баронство», что его нужно было скрывать от народа и внешнего ми-ра. Для маскировки оно было полностью интергировано в бюрократию, составляя в ней изолированный и привилегированный верхний слой, тогда как дворянство при самодержавии интегрировалось в бю-рократию лишь частично в той мере, в какой дворяне занимали государственные должности. Еще более радикальное различие между самодержавием и сталинской пирамидой власти проявилось в полной ликвидации зародившегося в России во второй половине ХIХ столетия и бурно развивавшегося в начале ХХ-го частного промышленного капитала. Это означало отсуствие в системе власти главной силы, противостоявшей бюрократии и препятствовавшей ее превращению в всесильную сверхбюрократию.

В тоталитарной системе власти, просуществовавшей в Советском Союзе три поколения, можно обнаружить элементы социального гомеостаза, обеспечивавшего динамическое равновесие противоборствовавших подсистем. Противоборство происходило прежде всего между партиерархией и иерархией госбезопасности за контроль за всем исполнительным аппаратом власти. Это противоборство возникло еще при жизни Ленина, но особенно обострилось к середине 30-х годов. На протяжении двух последовавших десятилетий эти две противоборствовавшие иерархии буквально пожирали друг друга под контролем верховного вождя, сталкивавшего их между собой и использовавшего это противоборство для усиления своей личной власти (стабилизирующая «третья сила»). Об интенсивности противоборства можно косвенно судить по многократному обновлению верхних эшелонов власти за указанный период. Активное и пассивное сопротивление населения составляло второй, внешний, фронт противоборства. Об интенсивности этого противоборства можно судить, также косвенно, по населенности «социального отстойника» - Гулага. Оба эти противоборства и создавали динамизм всей системы под контролем купола власти и лично Сталина.

К концу сталинского правления госбезопасность (во главе с Берией) подчинила себе значительную часть госаппарата, а контроль стареющего Сталина ослабевал, что грозило нарушением равновесия пирамиды власти. Смерть Сталина усилила противоборство за этот контроль. Хрущев, воспользовавшись страхом партаппаратчиков перед усиливавшимся произволом госбезопасности, временно захватил руководство в куполе власти. Но ХХ съезд нарушил равновесие всей пирамиды власти тем, что осудил и отменил любые репрессии внутри номенклатуры, что предопределило отставку Хрущева. Система власти при Брежневе отличалась от сталинской и хрущевской главным образом тем, что третьей иерархией, стабилизировавшей противоборство партиерархии и иерархии госбезопасности стала военно-промышленная иерархия, лидеры которой заняли соответствующие места в политбюро и секретариате. Такая пирамида власти могла существовать в динамическом мире ХХ столетия, особенно - во второй его половине, только в условиях физической («железный занавес») и духовной (воинственная атеистическая идеология) изоляции, что естественно ускоряло ее старение. И как только эта изоляция стала вынужденно уменьшаться (усиление роли внешнего фактора), стало возрастать и сопротивление общества. Последнее десятилетие брежневского правления характеризуется ростом теневой экономики и теневого капитала, которые ограничивали власть правящей номенклатуры и в то же время разлагали ее изнутри.

Как все же могла сформироваться и существовать так долго в динамическом ХХ столетии столь неуравновешенная тоталитарная система? Система, изолированная от внешнего мира и в то же время зависящая от него, слабая экономически и духовно и в то же время стремящаяся к мировому господству. Одной из непосредственных причин была Первая мировая война. Потрясение всей Европы после первого мирового апокалипсиса и ее послевоенная стагнация сильно ослабили ее влияние на Россию в критический послереволюционный период выбора исторической альтернативы. Катастрофически быстрое разрушение всей пирамиды власти усилило влияние на этот выбор менталитета русского народа (внутренний фактор), который проявлялся и проявляется наиболее эффективно, как уже подчеркивалось, в периоды безвластия. Результатом совместного действия этих двух причин был и захват власти большевиками, и формирование тоталитарной коммунистической империи, и ее сохранение на протяжении большей части ХХ столетия.

Влияние этого внутреннего фактора проявилось, прежде всего, в преемственности системы власти. В горниле революции, гражданской войны и последовавших репрессий меньше всего пострадало чиновническое сословие, значительная (если не подавляющая) часть которого естественно вошла в новую систему власти и образовала костяк, на котором в дальнейшем формировалась новая советская бюрократия[18]. Вторая опора самодержавия - государственное православие - также вскоре была восстановлено под контролем КГБ без массового сопротивления верующих. Социальная опора самодержавия - дворянство - была также заменена, быстро и успешно, номенклатурой. Внутренний фактор проявился также в очень слабом сопротивлении всего общества при экспансии в него сплотившейся правящей верхушки и при формировании ею сверху исполнительного аппарата нового самодержавия. Это прослеживается как в поведении основной массы народа, покорившейся новой тирании, так и в поведении интеллигенции, которая при самодержавии была настроена оппозиционно к нему, а при советской власти занялась ее восхвалением.

«Вне истории»

Внутренний фактор продолжал влиять на формирование пирамиды власти и в новой послеперестроечной России. Так как КГБ, номенклатура и ее главный стержень – КПСС были просто «распущены», а не осуждены за свои вопиющие преступления против народа, как это было, например, с германским нацизмом, то новый аппарат власти в России сформировался в основном из бывших советских функционеров, включая функционеров КГБ.

Эти последние захватили многие ключевые посты в новом российском правительстве и поставили во главе государства своего ставленника - Путина[19].

Эта новая власть является преемницей своих предшественников, а ее пирамида власти отличается от сталинской лишь тем, что помимо террористической организации КГБ и советского обуржуазившегося партийного чиновничества, в ее основу лег слившийся воедино легальный и теневой капитал («новые русские», олигархи). Это, по существу, новая бюромафия, наиболее характерным признаком которой является сочетание консервативных черт бюрократии с динамизмом мафии.

Эта черта сближает структуру нового российского режима с полувоенными автократиями африканского типа, примеры которых можно найти в некоторых развивающихся странах Африки и Азии. Здесь новая буржуазия формировалась не на базе развития капиталистического производства, а главным образом на базе государственного ап-парата власти путем растаскивания и присвоения национализированной государственной собственности (аналог «первоначального накоп-ления»). При этом капитал перекачивался из государственного секто-ра экономики в частный, стирая тем самым различие между государственной и теневой экономикой. Для этого обуржуазившегося чиновничества иногда используется термин «капиталистическая бюрократия» (сокращенно «кабюры»). Наиболее характерными особенностями этой разновидности аппарата бюрократии являются всеобщая кор-рупция, криминализация, клановость и паразитизм. Формирование подобной общности и происходило в пост-советской России, с единственным отличием, что здесь оно осуществлялось одновременно с распадом тоталитарной империи, обладающей ядерным арсеналом, и поэтому являлось более зловещим.

После горбачевской перестройки Россия в очередной раз начала разворачиваться в сторону Запада, как она пыталась это сделать дважды в 1917 и 1990-1991 годах. В ней появились такие элементы демократии как свободная пресса, отсутствие цензуры, открытые границы, разрешение свободной предпринимательской деятельности и некоторые другие, дававшие надежду на плавную интеграцию России в мировое экономическое сообщество.

Но внутренний фактор опять сыграл свою роль (да еще в условиях деградирующего русского этноса), и этот процесс оказался кратковременным. После очередного «смутного времени» 1990-х годов без особого сопротивления (как обычно) населения была восстановлена привычная авторитарная система власти, опирающаяся на «силовиков» и новых «кабюров». Эта новая власть в ее стремлении расширить свою подконтрольную внешнюю среду уже провозглашает прежние имперские лозунги и шантажирует мир ядерным арсеналом.

Поворот к традиционной российской внешней политике сопровождается, в частности, возрождением традиционного русского православия и других атрибутов самодержавия.

В этом очередном резком повороте российской государственности проявилось, в конечном счете, все то же метание из одной крайности в другую, которыми так богата российская история.