Анатолий Либерман
Озимая любовь
(сюита)
1
Не то, чтобы я тебе верил,
Но в главном почти доверял
И нынче стою растерян:
Разжалованный генерал?
Скорей, уязвлен, обижен
(Ведь может обжечь и зола);
Хотя далеко, но ближе
Ты мне, чем другие, была.
Я с миром в грошовой ссоре:
Притворное топанье ног,
Но в стройном подоночном хоре
Я слышу и твой голосок,
Непривычный, чужой, писклявый...
Погналась за минутной славой?
Я не ждал от тебя геройства
Ни в начале, ни в конце пальбы,
Но есть у благородных свойство —
Не делаться частью толпы,
Ответить ей, пускай невнятно:
«Вон отсюда, поганая, брысь!»
Могли не пустить обратно?
Боишься? Тогда притворись,
Но не говори ей: «Здравствуй!»
Отойди, устранись, не участвуй.
Мой товарищ (мы учились с ним в школе,
Он умер, и его не жаль)
Искал от совести воли —
Почти бессознательный враль.
Он не то, чтобы лицемерил,
А с собственным сердцем играл.
А ты? Я и тебе не верил,
Но в главном (и зря) доверял.
2.
Не пей, молю, чтобы залить беду
(Для горя есть веревочка потуже),
А брось ей равнодушно на ходу:
«То не беда: бывает много хуже», —
И вспомни тех, чей стерт вчерашний след,
Недолюбивших пасынков победы;
Осталась пыль, и даже пыли нет:
Их размололи жерновами беды.
Не пей, молю, красавица, при мне!
Пусть заливает горе недоумок.
Знай: ничего ты не найдешь на дне
Опустошенных, как сама ты, рюмок.
Пойдем со мной туда, где нет беды.
Поют скворцы над вечною скворешней;
Цветенье роз и запах резеды,
И воздух весь дурманяще нездешний.
Там не растет прилипчивый репей,
Ушли шипы, и не осталось терний.
Вокруг тебя витает дух вечерний —
Молю тебя, красавица, не пей.
3.
Он ли засыпал письмами Бренду?
За что ее было любить?
Будто дом, который сдал в аренду:
Жить в нем нельзя, но нельзя забыть.
Листая дневник, который когда-то
Он по глупости или из тщеславия вел,
Он дивился немыслимо давним датам:
Опали листья, но остался ствол.
И в этом стволе, таком корявом,
Нашлось еще место полудетским снам:
Он что-то шептал то земле, то травам,
То глубоким, отжившим корням.
Что он писал ей? И на том спасибо,
Что хотя бы черновиков не имел, не хранил.
Ни на любовные, ни на другие загибы
Он не тратил красных чернил.
Прожил жизнь, не гоняясь за лоском, —
Прожил сразу на чистовик.
Но для нее-то он был наброском,
Пусть и значимым на какой-то миг.
Какие это были письма,
Как свободно дышала грудь!
В них рифмовались вовеки и присно...
Жалеет он о них? О нет, ничуть!
Зная будущее, добивался б он Бренды?
Да, конечно! И снова бы ждал чудес.
Мужчина — герой первобытной легенды,
И копье его только наперевес.
Но нет на земле такого закона,
Что копье всегда поразит дракона.
4.
— Год рождения? Я молчу.
Вопрос этот мне, как нож:
Неловко отвечать регистраторше и врачу.
— Ну, мама, прошлого не вернешь.
Любой из нас, как обманутый мавр:
Сделал свое дело и уходи.
А регистраторше — хоть динозавр,
И впереди у нее то же, что позади.
С судьбой тебя разведет она ли?
Да и врачу процеди два слова.
Он пошлет тебя на анализ
И выяснит, что ты здорова.
— Зря ты меня утешаешь, зря...
И, правда, зря. Кого утешишь?
Когда на закате рассыпается ветошь,
Кто поверит, что взошла заря?
Конец света
1. На земле
Вдали от Америк и Англий,
В стране, обреченной на слом,
Усталый, задумчивый ангел
Взмахнул, пролетая, крылом.
Он будто бы вымолвил: «Стонешь?
А я для чего пролетел?»
Но я, в те поры несмысленыш,
Не в небо, а в землю глядел.
Не зная, что путь предначертан,
Зажатый меж глыбистых льдин,
Я буйствовал, с северным ветром
Сражаясь один на один.
Но чудо: я рвался на север,
А ветром сносился на юг;
Был ветер обманчиво весел,
Ласкаясь, как искренний друг.
Чудес не бывает. В пустыне
К оазисам узки пути,
Но кровь там кипит, а не стынет,
И можно на цель набрести.
Я шел сквозь барханы без жалоб,
Себя страстотерпцем не мня.
О, только безводней не стало б!
О, только б хватило меня!
В стране, где малина безбрежна,
Но тоже идущей на слом,
Ответь мне, мой ангел безгрешный,
Взмахнешь ли ты снова крылом?
2. На небе
Где вы теперь? Кто молится вам ныне
Среди миров, в мерцании светил?
В немеркнущей, необозримой сини
Кто примет вас за средоточье сил?
Ваш гром гремит — у нас громоотводы,
И чахнет в них воинственный Перун.
Постигли мы безумие природы
Без помощи заговоренных рун.
Но в эмпиреях, в облаках, нирванах,
Где мирозданье спит тяжелым сном,
С богами я беседую на равных,
Входя, как в вечность, в их бессмертный сонм.
Внизу гроза, и нет громоотвода,
Везде ракеты попадают в цель.
Полна Валхалла нового народа,
А нам валькирии разносят эль.