- Но все же скажите, почему вы так крохоборствуете?- спросил я д‘ Эона по прочтении документа.
- Я должен вернуть из сибирской ссылки свою невесту, простую русскую девушку по имени Надежда Штейн.
- За что же ее сослали?
- За внебрачную связь с иностранцем, то есть со мной.
- Разве любовь к иноверцу в России наказуема?
- Время от времени правительство проводит подобные кампа-нии, своего рода морально-нравственные чиcтки. В Петербурге у меня был знакомый архитектор Джузеппе Трезини...
- Я был знаком с Доминико Трезини...
- Они родственники. Джузеппе был не столь знаменит, как До-менико, но и он построил немало зданий в Царском Селе и Пулкове и был инициатором открытия первого в Петербурге кирпичного за-вода. Так вот Джузеппе Трезини стал жертвой кампании по повы-шению уровня нравственности среди населения Петербурга. Ини-циатором создания «Комиссии по борьбе с непотребством блуд-ным» была самая аморальная женщина на российском престоле императрица Елизавета Петровна. Она не только закрыла все публичные дома города, но и ввела жестокие наказания за вне-брачные связи. На Трезини поступил донос, что в отсутствие жены, он держит дома любовницу. Донос подтвердился. Действительно, в его доме прислугой жила молодая девушка Шарлотта Харборг, с сестрой и ребенком. Правительственная комиссия нравов, назы-вавшаяся в народе «Калинкин дом», постановила арестовать деву-шку. Когда в доме Трезини появился полицейский наряд, Джузеппе отказался выдавать Шарлотту на том основании, что она кормит ребенка. Когда императрица узнала об этом, она распорядилась арестовать и Трезини. При аресте Трезини оказал вооруженное сопротивление, был посажен в тюрьму, но вскоре освобожден, так как из-за его отсутствия в Петербурге остановилось производство кирпичей. Комиссия нравов постановила отправить Шарлотту с сестрой и ребенком в Нарву. В тамошней тюрьме несчастные про-вели полтора года, дожидаясь дешевого корабельного рейса в Лю-бек, поскольку на депортацию царская казна выделили только тридцать пять рублей. Наконец нашелся шкипер, согласившийся взять пассажиров за эту сумму. Дело было в ноябре. В результате сильного шторма корабль утонул. Спастись никому не удалось. Пос-ле гибели Шарлотты комиссия потребовала от Трезини оплатить счет за пребывание Шарлотты в тюрьме и за часть корабельного рейса. Чаша терпения архитектора была переполнена, он отказался от места и навсегда покинул Россию.
- И после таких историй вы по-прежнему намерены добиться освобождения вашей невесты из сибирской ссылки?
- Я хочу обратиться к помощи еврейских пиратов, поэтому мне нужно так много денег.
- Где же орудуют ваши пираты, в Иерусалиме?
- В Мексиканском заливе. Через Мекcику они намерены доб-раться до Калифорнии, а там уже рукой подать до Аляски, куда че-рез пролив Лаперуза они и доставят из Тюмени мою возлюблен-ную.
Моей последней остановкой перед Несвижем были Барановичи. Я думал остановиться у почты, но мое внимание привлекла вывеска гостиницы, расположенной перед самым въездом в город: «Taverna per piligrimi e negozianti». Откуда здесь итальянская вывеска? Точно под таким же названием в Венеции долгое время существовал дом свиданий, где я провел незабвенную ночь с двумя монашками, NN и ММ. Где они сейчас? Что с ними стало?
Я постучался в железную калитку. Никаких звуков и шевелений не последовало. Калитка не была заперта и я вошел во двор. Строе-ние действительно чем-то напоминало венецианский дворик с нес-войственными северным краям крытыми галереями вдоль кирпич-ных стен.
В центре гостиничного двора размещался каменный навес и длинный дубовый стол со скамейками. Стол был заставлен специ-фическими для восточно-европейских евреев яствами: паштеты из сельди и куриной печенки, фаршированная рыба, сладкая вареная морковь, жареные гусиные шкварки, самые замысловатые выпеч-ные изделия и соленья. Хрустальные Евреи пьют такое вино на Пасху. Опъянения я не почувствовал, но мой аппетит взыгрался. Я стал пробовать все блюда подряд, включая салаты, сладости и со-ленья, и не сразу заметил волнение, происходящее у меня в желуд-ке. Отхожего места во дворе не было.
Я бросился плутать по коридорам гостиницы и обнаружил за-ветное место как раз в тот момент, когда, казалось, желудок мой вот-вот взорвется, а кишки разлетятся по стенам этого загадочного заведения.
Облегчившись и умыв руки, я вернулся к жизни, стал замечать мир божий, с его цветами и звуками...
Звуки, доносившиеся с про-тивоположной стороны коридора, были без сомнения любовными стонами. Без труда определив комнату, откуда они доносились, я открыл дверь и увидел на огромном персидском ковре двух совокупляющихся молодых женщин. Подобно тигрицам, женщины с воплем вгрызались друг в друга и совершенно не обращали на меня внимания.
Битва двух красавиц пробудила во мне такой пыл, что я тот час же скинул с себя одежду и бросился в эпицентр сражения.
- Нет, нет, синьор, вам сюда нельзя, - сказала одна из них, нак-онец заметив меня. Ее золотые волосы переливались всеми возмо-жными оттенками, а умные зеленые глаза, казалось, видели собе-седника насквозь.
Говорила она по-итальянски c венецианским акцентом, но больше всего меня поразило ее необычайное сходство с моей бывшей возлюбленной, матерью Катриной, монахиней мо-стыря Святой Маргариты.
- Почему? - произнес я с нескрываемой обидой.
- Мы вам объясним это позднее, - сказала ее подруга, брюнетка, очень похожая на другую мою возлюбленную, мать Марию из того же монастыря.
Сдерживая гнев, я начал одеваться.
- Простите синьор, что мы принимаем вас в таком виде, - опять вступила в разговор рыжеволосая венецианка, - но мы не думали, что вы появитесь в гостинице так рано.
Графины были наполнены красным вином и водкой.
Я не удержался и налил себе вина. Оно оказалось чересчур слад-ким и напоминало скорее наливку.
- Как? Вы ждали моего приезда?
- Да, мы специально приехали сюда для встречи с вами. Я из Венеции, меня зовут Ревекка, а моя кузина, Ривка, из Смоленска.
- Вы двоюродные сестры?
- Троюродные, но раннее отрочество мы провели вместе... вмес-те играли в одной песочнице, вместе спали в одной кроватке... и все что с этим связано... мы не виделись шесть лет... и вот вам приш-лось быть свидетелем наших пылких лобзаний.
- Так вы - венецианка? - попытался я сменить тему.
- Да, я дочь вашей возлюбленной, матери Катрины. Вы ведь сами убедились в нашем сходстве?
Я сел на кожанный пуфик. С моих висков и затылка струился хо-лодный пот, но у меня не было сил вытерить его.
- Как поживает ваша мама? - спросил я хриплым голосом.
- Очень хорошо. Она удачно вышла замуж, но всегда с добрым чувством рассказывает мне о вас, ведь вы - мой отец.
Я свалился с пуфика, а мой мозг погрузился во тьму.
Когда я очнулся, я ощутил на лбу холодное полотенце. Торс мой был обнажен, а обе кузины растирали мое тело водкой с резким чесночным запахом, который, видимо, меня и оживил.
- Вы меня слышите, синьор? - спросила Ривка. - Что у меня в правой руке? Правильно, ватный тампон. А в левой? Правильно, бутылка водки.
- Реакция зрачков нормальная, - сказала она, обращаясь к сес-тре.
Постепенно приходя в себя я начал даже слышать соблазни-тельные запахи, исходящие от экзотических блюд.
- Так вы решили встретиться со мной, мадемуазель, только для того, чтобы передать привет от мамы? - спросил я у Ревекки.
- Не только, - вступила в разговор Ривка. - Меня направила на встречу с вами императрица Eкатерина Великая.
- Чем же я могу быть ей полезен?
- Императрица рекомендует вас на пост Царя Иудейского. Сог-ласно задуманному ею «Греческому проекту», будет восстановлена Византийская империя, где Иудейское Царство будет вассальным русскоязычным государством.
- Но я-то здесь причем?
- Год назад императрица дважды с вами беседовала в Летнем саду, - сказала Ревекка. - Вы произвели на нее положительное впе-чатление своей ученостью и светскими манерами. В тот момент у нее не было для вас подходящего места. И вот сейчас возникла ва-кансия Иудейского Царя. После вашего бегства из венецианской тюрьмы мама изучала архивы и обнаружила, что ваш прадедушка и основатель вашего рода был кишиневский еврей. Географическое название Сisinau он переделал в Сasanova.
- Я вам не верю, но даже если это правда, я не желаю быть Царем Иудейским, меня бы вполне устроила скромная должность пресс-секретаря князя Радзивилла.
- Это приказ государыни, - строго сказала Ривка. - Вы должны вступить на еврейский престол после женитьбы на мне, ибо я про-исхожу из славного рода цapя Соломона.
- Нет, нет, это невозможно. У меня есть другая невеста. Даже две.
- Ты достанешься только мне, - грозно воскликнула Ривка. - А в знак нашего союза я сделаю тебе обрезание. Я откушу твою край-нюю плоть.
- Без наркоза отказываюсь.
- Наркозом буду я, - сказала Ревекка, - садясь мне на грудь.
Пленительные ароматы, исходящие от Ревекки, тотчас же усы-пили меня. Сквозь сон я чувствовал, что с моим членом проделы-вают какие-то махинации, но боли при этом не испытывал.
Проснулся я от тяжести в паху. Я открыл глаза. По моим бедрам ходил, расправив крылья, коршун, пытавшийся клювом расстег-нуть гульфик на моих кожанных штанах.
Полуголый, я лежал под виселицей, на которой раскачивались два трупа.
- Это казачьи атаманы, братья Зотовы, - сказал мне старик гус-ляр, - сидевший неподалеку. Они озорничали в наших краях, охо-тясь за беглыми крестьянами из Смоленщины... Да, а по пути немного жидов помочили... Ну вот князь Радзивилл и велел их поймать и повесить. - А тебя, сынок, - подмигнув мне, добавил сле-пой гусляр, - вроде можно поздравить, теперь ты Царь Иудейский?
4.
В Несвиже князь Радзивилл встретил меня чрезвычайно любе-зно. Когда же я показал ему ИНСТРУКЦИЮ, он расплакался, рас-целовал меня, протянул тысячу злотых на мелкие расходы и назна-чил главным архивариусум своей библиотеки.
На следующий день, прогуливаясь по Несвижу, я заглянул в ближайшую корчму. Хозяин заведения, Мойсей, оказался коллек-ционером древних текстов. Он уже знал о моем назначении на должность архивариуса и попросил сделать для него копию полоц-кого списка еврейских привилегий князя Витовта. Минский и смоленский варианты документа в его коллекции уже имелись.
В подведомственном мне архиве я без труда отыскал нужный до-кумент, лично скопировал его и принес Мойсею. Сияя от счастья, еврей готов был заплатить за него любую цену. От денег я отка-зался, но десять бутылок «Пейсаховки» с радостью принял.
- Выблядок императрицы
Затхлая атмосфера Радзивиллова двора быстро мне надоела. Подлинной отдушиной был придворный театр и придворные акт-рисы. Однако любовь их была одной из функций театральной ру-тины, и мне вновь становилось скучно и тесно в замке литовского воеводы.
Спасла меня нежданная любовь одной из куртизанок князя. Ее звали Елизавета и она утверждала, что была дочерью покойной императрицы Елизаветы Петровны и еврейского гвардейца Герш-тейна, главного организатора захвата Елизаветой Петровной царского трона.
Радзивилл полагал, что он женится на «пани Эльжбете» и ста-нет русским императором, если в Петербурге братьям Орловым удастся совершить государственный переворот. Фаворит Екатерины Григорий Орлов только что был заменен юным красавцем Зубовым и мощное братство Орловых планировало акцию жестокой мести.
Елизавету я полюбил с первого взгдяда. Во всяком случае, я так себе внушил. Но убедить себя мне было в этом легко.. Елизавета была похожа на мою бабушку в молодости. Мать моей матери была единственным человеком, от которого в детстве я получал любовь.
Если бы ни бабушка, я на веки бы остался физически неполно-ценным и умственно осталым существом. Таким я был до пяти лет.
Елизавета тоже с первой минуты потянулась ко мне. Нас объе-диняла любовь к театру и литературе. Забыл сказать, что она пи-сала стихи и пьесы, и что самое удивительное, на белорусском языке, основном разговорном языке Несвижа и окрестностей. Князь Радзивилл не поскупился на издание собрания сочинений своей конкубины в количестве ста экземпляров, которые хранились в придворной библиотеке.
Примерно за месяц до моего появления в Несвиже библиотека была ограблена и все сто экземпляров сочинений Елизаветы из библиотеки исчезли. А еше через три месяца сочинения были изданы в Петербурге но на великорусском языке и под именем императрицы Екатерины Второй. Бедная Елизавета от горя едва не лишилась рассудка. Она восприняла покушение на ее интеллекту-альную собственность как покушение на ее жизнь.
- Мне страшно, - говорила мне Елизавета во время свиданий. - Забери меня отсюда... куда угодно... Я не хочу погибнуть в этой дыре!
Свидания наши чаще всего проходили в корчме Мойсея. В са-мом замке встречаться было небезопасно.
С Елизаветой мы говорили по-французски. Однажды наш раз-говор прервал Мойсей, обратившийся ко мне на ломаном фран-цузском.
- Извините, пане Новодомский (так он меня называл), но барышня права. Наши люди считают, что русские готовят второй погром Несвижа. Теперь они будут охотиться не за книгами пани принчипессы, а за ее душой и телом. Возьмите красавицу под белы рученьки и бегите.
- Но куда?
- Вы же знаете, как я вас уважаю, пане Новодомский... Я такой человек... Я помню добро... Вы мне сделали добро бесплатно и я вам сделаю добро бесплатно. Возьмите эту записку. Здесь адрес и имя еврейского корчмаря в двадцати милях отсюда. Когда вы пока-жете этот блат, вам дадут бесплатный кров и харчи и направят в следующую еврейскую корчму, и так вы доберетесь до Витебска.
- Почему до Витебска? Бежать ведь надо на запад?
- Эх, пане Новодомский, неужели вы думаете, что я поц и не знаю, где восток и где запад? На западных границах Польши вас ждут гвардейцы короля, а за Витебском уже Россия, король знает, что нормальный человек не будет бежать в Россию.
- Я лучше сдамся королю...
- Слушайте сюда, пане, вам не надо никому сдаваться. В Витеб-ске вас встретит наш человек, даст вам с барышней ночлег, а утром на плотах вы отправитесь по Западной Двине в Ригу. В Риге стоят русские войска, но незаметно сесть на корабль, идущий в Пруссию вам тоже помогут наши люди.
- Как зовут этого человека?
- Дед Карп.
- Ему можно доверять?
- О чем вы говорите? Это самый порядочный человек на свете. Он бывший пират.
- Неужели он тоже еврей?
- Еще больший еврей, чем я. В молодости он пиратствовал на Адриатике. Там есть такой порт, называется Дульчино. Это возле Албании. Там была и есть небольная пиратская вольница, с авто-номной еврейской обшиной. Но случилось так, что община изгнала его из своих рядов.
- За что?
- Он совершил страшный грех. Он купал своих христианских любовниц в микве, таком бассейне для ритуального омовения ев-рейских женщин. Это очень большой грех и его изгнали.
- Что же он стал делать? Пиратствовать в одиночку?
- Хуже, пане Новодомский! Он совершил еще один грех, решив заняться работорговлей. Он купил крупную партию грузинских девственниц и на зафрахтованном судне отправил их на продажу турецкому султану. И Всевышний решил наказать его за этот грех: на судне произошел бунт и моряки перепортили всех девственниц, и Карп разорился... Но мы с вами заболтались, пане Новодомский, вам пора в путь.
Четко следуя указаниям Мойсея, мы добрались до Витебска всего за четыре дня. Дед Карп действительно был похож на пирата, вместо ермолки на голове его была черная косынка, а правый глаз, как положено, перевязан. На плоту у него была крохотная деревян-ная избушка, которая заменяла ему каюту. Штурвала в этом поме-щении естественно не было, но был настоящий морской компас. Этот прибор нужен был Карпу для определения Востока, дабы обратить свои ежедневные молитвы в сторону Иерусалима. В х-алупе еще была солдатская кровать, которую Карп тактично усту-пил нам с Елизаветой.
Время было теплое, конец июня. Границу Лифляндии мы пере-секли в день Ивана Купала. Елизавета старалась не выходить из избушки, а мы с Мойсеем любовались ночными хороводами и языческими плясками у костра веселящейся христианской моло-дежи.
Дед Карп немного знал итальянский и довольно живо описывал мне случаи из своей пиратской практики. Когда он прерывал свой рассказ для молитвы, я уходил в лачужку, где меня ждали нервные ласки Елизаветы.
Когда она засыпала, я вновь выходил на волю. Старик целыми страницами цитировал мне Талмуд, а я думал о том, что столь эмо-ционального и духовно наполненнного путешествия в мой жизни никогда не было и, видимо, никогда не будет.
Через пять дней мы были уже в Мемеле.
Мы остановились в гостинице «У черного орла» возле самой ратуши, еще не очень представляя, как будем добираться до Кениг-сберга. Из Мемеля в Кенигсберг есть два сухопутных пути. По бере-гу залива - восемнадцать миль, а через Тильзит - тридцать. Боль-шая разница! Однако извозчики почти всегда избирают сей пос-ледний путь, жалея своих лошадей, которых всегда утомляют ужас-ные пески набережной дороги.
Елизавета весь день спала, а я решил пообедать во дворе гости-ницы. Мне подали живую, вкусную рыбу, которой Мемель изоби-лует. Когда я запивал сей отменный обед пивом, во дворе появи-лась чета англичан, как будто сошедшая с гравюр Вильяма Хогарта: юная белокурая леди с умными живыми глазами и карикатурный подслеповатый старик, годящийся ей в дедушки.
Заказав у хозяина пива, комичный милорд уселся на противопо-ложной скамье, спиной ко мне, а юная леди села чуть боком, украд-кой поглядывая на меня, в ожидании того, как гостиничный слуга принесет ключевой воды, дабы она могла освежить свои прелести...
(На этих словах текст первой части рукописи Казановы обрывается).
Часть вторая.
Багровый туман над черной горой
Когда я вернулся в свой номер, Елизаветы там уже не было. Гор-ничная мне сказала, что мадам уехала в Кенигсберг вместе с бродя-чим борделем молдавских болгар. «При этом мадам обрядилась в ваш лучший шелковый камзол», с сочувствием добавила девушка.
РУССКИЕ В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ
В июне 1770 года я приехал в Ливорно, чтобы увидеться с гра-фом Алексеем Орловым, с которым был знаком по Петербургу.
Орлов командовал русской военной эскадрой, воевавшей с тур-ками у берегов покоренной османами Греции.
Ходили слухи, что после отстранения Григория Орлова от лона императрицы трое братьев начали плести заговор с целью сверже-ния великодержавной блудницы. Я подумал, что в случае правди-вости подобных слухов, графу понадобится проворный секретарь со связями в европейских столицах, и попросил его об аудиенции.
Граф принял меня любезно. На просьбу о должности он ответил уклончиво.
- Пока что не представляю, какое место я мог бы вам предло-жить в России, - сказал он. - В Ливорно я пробуду еще пару лет. Здесь тоже мне потребуется ваша помощь. Но для начала прочтите это, - и он вручил мне несколько вчетверо сложенных страниц, ис-писанных торопливым нервным почерком.
«Письмо российского посла в Турции Алексея Обрезкова генерал-адъютанту Ея Величества Императрицы Екатерины графу Алексею Орлову.
1768 года, сентября 25 дня, позван был я, российский резидент в Царьграде Обрезков, к визирю Хабзе-паше, который объявил России войну, повелев при том меня и все русское посольство отвесть в Семибашенную крепость. Позднее мне довелось узнать, что Хабза-паша сам был против войны с Россией, чего ради чрез несколько дней после моего заточения сей визирь лишился разума и пришел в несостояние более управлять государством, а посему султан вынужден был свернуть его с визирства и заточить в остров Кандию, куда едучи на галере Хабза-паша и умер.
Варварский способ заточения послов державы, коей Турция сама войну объявляет, известен на брегах Босфора давно. C цесарскими для примера министрами еще жесточае прочих поступаемо было, и когда случилась между Портою и венским двором война, министры ее всегда саживаны бывали в тюрьму, а потом возимы или, лучше сказать, таскиваны были за турецким войском, где они весьма много нужды претерпевать долженствовали, угрожаемы беспрестанно смертным страхом.
Государь мой Алексей Петрович, прошу вас, помятуя нашу давнешнюю дружбу, приложить усилия для освобождения меня и моих товарищей из постыдного турецкого плена. Известно мне, что недолече от Ливорно, где ныне вы имеете пребывать, проживает наш с вами общий знакомец по Петербургу, венецианский добродружец Яков Каза-нова, который как-то, гуляючи со мной в Петергофе, упомянул о своих связях с высшими чинами Порты. Не может ли сей венецианец убедить приближенных султана, что заарестование российского министра есть дело непристойное и несходное с честию Порты?
Понимая непрочность сего способа нашего спасения, я все же вас покорнейше прошу не пренебречь возможностью отыскать оного венецианца и выяснить у него подлинное наличие таковых связей.
Мой Государь!
Зная ваше нежное и к любви склонное сердце, которое прелестями разных красот столь часто пленялось, почитаю нужным умомянуть нечто о любовных ухищрениях турецких женщин и мужчин. (Записки нижеизложенные писаны мною в долгие часы тюремного заточения, дабы отвлечь страдающий разум от мрачных мыслей мрачными стенами турецкой кaморы навеваемыми.)
В Турции, как и везде на Востоке, весьма трудно мужчине иметь обращение с женщинами, поелику распаленный любовию турок ста-рается сколько можно чаще ходить мимо дома своей любовницы, у кото-рой он кроме носа и очей никогда ничего не видит, поелику турецкие женщины всегда лицо свое имеют закрытое. Приметя, наконец, свою возлюбленную, сидящую у окна, огражденного железную решеткую, сей турок извлекает из ножен острый кинжал и пронзает оным у себя руку выше локтя и купно с текущею кровию испускает из глубин своего серд-ца разные вздохи в показание горячести своей, на что смотря некото-рые из харемных затворниц часто тем тронуты бывают.
Хотя харемы окружены высокими стенами, а двери их заперты креп-кими замками, однако ж любовь отворяет везде себе вход, который тщетно стерегут евнухи.
Кроме опасности быть казненным султаном за обращение с харем-ными девками, есть еще одна опасность для молодого человека входить в харем к женщинам, которые находясь во множесте, а мужа имея весьма престарелого, снедаются обыкновенно огнем любострастия без всякой отрады. Многие харемные бабы сами к себе заманивают молодых людей для утоления своей страсти и держат их у себя до полного их изне-мождения, после чего умерщвляют их и зарывают в землю, опасаясь дабы чрез нескромность их не произошло чрез то харему поношения и неизбежной гибели.
Женщины в Константинополе ходят в баню каждую неделю по чет-вергам, поелику пятница у них как у нас воскресенье почитается, и они за долг понимают накануне оного дни обмываться и обривать на теле все волосы кроме головы, бровей и ресниц.
Некоторые же турецкие женщины, отпросясь в баню, ходят в такие домы, где хозяйки, не имеющие мужа, за деньги позволяют им в своем доме с любовниками прохлождаться, а некоторые из них нарочно водят дружбу с жидовками, армянками и гречанками и в их домах назначают свидания своим любовникам.
Все паши и другие правители наперерыв друг перед другом дарят султану самых лучших своих девиц, покупая их за великие деньги c тем, чтоб получить от султана благоволение. Некоторые же из дарованных султану девиц становятся его фаворитками и даже султаншами, отчего их прежние дарователи великую пользу получают.
Турки начиная от самого султана и до последнего дервиша имеют обычай есть без ножа, вилок и ложки, черпая всякое кушанье из блюда горстью, что непривычному человеку покажется весьма отвра-тительно.
Из сего письма, мой Государь, всяк здравомыслящий может судить, какое дикое свойство турки имеют и каким образом с ними поступать должно, дабы не быть от них внакладе. Крайне ошибаются те евро-пейцы, кои мнят что турки такие же люди, как и прочие, ибо они только видом на людей похожи, а в существе весьма от них различны. Поелику их образ мнения и поведения совсем противен другим народам, особливо европейским, то христиане со всем своим превосходным умом получают как в войне противу них, так и в негоциях с ними весьма редко хороший успех, ибо христиане, судя по своему образу мыслей поведение свое с турками учреждают и не соображаются с жестокими их нравами и обычаями.
Ваш покорный слуга
Алексей Обрезков»
«Речь, видимо, идет о моем знакомстве с Ахмед-Пашой?», спро-сил я. «Он давно мне не писал, но, по слухам, теперь он турецкий консул в Рагузе».
- В таком случае я вам поручаю еще одно задание: из Рагузы после встречи с пашой отправиться в Дульчиньо и там взять копию письма князя Долгорукова.
- Какого Долгорукова, уж не Юрия ли Владимировича?
- Да, императрица поручила ему пресечь деяния самозванца Степана Малого, объявившего себя русским царем Петром Треть-им, а также собрать под русское знамя все православные народы, под турецким игом стонущие, и двинуть их против турецкого ти-ранства.
МИГЕЛЬ СЕРВАНТЕС, ЛИТЕРАТУРНЫЙ РАБ
Моя поездка в Рагузу оказалась неудачной.
Турецким консулом в городе-республике был уже другой человек.
Ахмед-Паша полу-чил новое назначение - полпредом турецкого султана при дворе крымского хана.
Выполнить второе поручение оказалось проще. В Дульчиньо меня ждал венецианский подданный К., который передал мне предназначавшуюся для Орлова копию отчета об экспедиции князя Долгорукова в Черную Гору. Проведя вечер и ночь в Дульчиньо, я намеревался утром веруться в Рагузу, а оттуда добираться до Ливорно.
В ожидании корабля, я прогуливался по берегу и наткнулся на еврея-старьевщика, который, встретившись со мной глазами, при-ветствовал меня как старого знакомого и предложил купить руко-пись на древнееврейском языке.
- Откуда вы знаете, что я читаю на древнееврейском?
- Потому что вы полуеврей.
- Мне это неизвестно.
- Это видно невооруженным взглядом. У вас подозрительно сму-глая кожа, нос с горбинкой и в каждом новом городе вас тянет в ев-рейский квартал.
- Разве мы сейчас в еврейском квартале?
- Прямо перед вами - синагога общины кожевенников, а там слева - молельный дом еврейских пиратов.
- Еврейских пиратов? Что они здеcь делали?
- Сто лет назад здесь была пиратская база. Разбойники и сейчас здесь промышляют, но свое убежище они переместили в Скутари, где бухта более безопасна.
Мы стояли в центре рыночной площади. Крестьяне неторопливо раскладывали на прилавках свои товары. В этот ранний час покупа-телей еще не было видно.
- Сто лет назад, - продолжал старьевщик, - на главной площади размещался невольничий рынок, в здании карантина был бордель, а про пиратскую синагогу я вам уже говорил.
- Еврейскую рукопись вы нашли в синагоге или в борделе?
- На самом деле там два документа: протокол судебного заседа-ния и жизнеописание раба, купленного в Дульчиньо еврейским купцом Данилой Родригой.
- Раб был куплен для помощи по ведению хозяйства?
- Нет, в качестве литературного негра.
- Он был африканец?
- Испанец. Его звали Мигель Сервантес. Он попал в плен к тур-кам, а алжирские пираты его выкрали и перепродали.
- Зачем же еврейскому купцу понадобился литературный негр?
- Родрига хотел писать мемуары для своих потомков, его род-ным языком был ладино, а литературным испанским он не владел.
- Понятно, то есть совершенно непонятно... Сервантес - великий писатель, имя которого для меня священно. Я знаю, что он был в плену у турок. Но причем же здесь жизнеописание маррана?
- Сервантес и был марраном, то есть тайным евреем.
- Не могу этому поверить.
- У меня есть доказательства. Второй документ - это стенограмма заседания городского раввината. Они рассматривали заявление Сервантеса, которого Родрига купил сроком на шесть лет для помо-щи в написании своих мемуаров. Попав в дом Родриги, Сервантес признался, что он тайный еврей, а по галахе, то есть по еврейскому закону, еврей не может покупать раба-еврея у торговца нееврея, следовательно Родрига срочно должен отпустить раба на свободу или платить ему как наемному литератору гонорар. Родрига утвер-ждал, что в галахе нет такого параграфа. Раввинат принял сторону писателя...
- ...и Сервантес был освобожден?
- Да, он получил свободу, но через три месяца его посадили за воровство.
- Что мог украсть этот святой человек?
- Пятнадцатилетнюю рабыню Родриги - Дульcинею. У Данило Родриги в это время был судебный процесс со своим сыном из-за этой самой Дульcинеи. Младший сын Родриги, Срулько Родриго-вич, утверждал, что рабыня была куплена на его деньги в качестве подарка отцу на восьмидесятилетие. Но пока Срулько вез отцу по-дарок из Смирны в Рагузу, он влюбился в Дульсинею и заявил на суде, что отец обещал пользоваться подарком только в день юби-лея. В общем, дело было запутанное. Процесс длился месяц. Сама Дульсинея на судебное заседание допущена не была. Сервантес воспользовался этим и украл девушку.
- Сколько вы хотите за оба документа?
- По десять цекинов на штуку.
- Вот вам двадцать пять цекинов.
Я перелистал документы и положил их в свою дорожную сумку.
В порту меня уже ждал корабль. Едва я успел взобраться на борт, как судно отчалило и взяло курс на Рагузу.
Признаюсь, что всю дорогу до Рагузы и далее, до Ливорно я с интересом читал отчет князя Долгорукова о его военной миссии в Черную Гору.
ЖУРНАЛЬНАЯ ЗАПИСКА
происшествиям во время экспедиции его сиятельства князь Юрья Володи-мировича Долгорукова, от армии генерал-мaиopa и лейб-гвардии Преображен-ского полку майора, в Черную Гору, для учинения оттуда в Албании и Боснии неприятелю диверзии.
1770-й год.
При отправлении его сиятельства в помянутую экспедицию поручена ему Императорская грамота, писанная ко всем общехри-стианским народам, состоящим под Турецким владением; а содер-жание ее простиралося к тому, дабы все христианство, приняв ору-жие против неприятеля, способствовало к своему избавлению от тиранского ига своих владетелей.
При сей экспедиции определены в команду его сиятельства из штаб и обер-офицеров: от артилерии подполковник Алексей Лец-кой, подполковник Федор Герсдорф, майор Андрей Розенберг, капитан Иван Мидовской, да два Преображенского полку унтер-офицера Сыромятников и Акиншин; сверх того находились при его сиятельстве Российской гусарской капитан Родион Пламенец, да граф Иван Войнович.
Его сиятельство князь Юрий Володимирович с означенными штаб-офицерами, отправясь из Пизы чрез Венецию, прибыл в Сенигалию июля 15-го числа и, за неготовностию корабля к даль-нейшему отъезду, прожил девять дней.
24-го июля в вечеру в двенадцатом часу, сев в тамошнем порте на малую фелуку, переехали на трабакул, нагруженный нужными припасами, порохом и свинцом, и отправились прямо к Анконско-му порту, в расстоянии за 18 Италиянских миль от Сенигалии.
25-го, прибыв поутру к помянутому порту, препроводили тот день разъезжая в виду города Анконы в ожидании Греческого корабля, на котором в намеренной путь отправиться надлежало; и с тогож числа, уже в полночь, по данному на корабле и трабакуле сигналу, съехалисъ с кораблем и, перешед на оной, отправились в море.
26-го, за тихостию погоды, препроводили весь день и ночь в переезде к Далмацким берегам, расстоянием которых по прямой линии считается шестьдесят миль от Анконы.
27-го, поутру усмотрены были за тридцать миль Далмацкие берега и на них высокие каменные горы. А при продолжающейся весьма тихой погоде прошел весь день, в который приближались к острову Венецианского владения, называемому Большой или Длинной остров в Далмации; а не доезжая к оному за пять миль, поворотили вправо к островам.
28-го, оставя в правой стороне помянутые острова, с помощию небольшого ветра, прибыли уже к вечеру прямо в порт города Лесины, лежащего на острову того-ж имени, и тамо стали на якорь вблизи Венецианской галеры, с которой позван был трубою наш капитан, которой явился у командующего шефа; а потом, взяв свежей воды и другой провизии, пустились в море способным ветром.
29-го поутру в шестом часу, прибыв к острову, называемому Сол-чира, отправили фелуку в порт для покупки рыбы и взятья дров.
В переезде от острова Карцулы до Рагузы препроводили весь день и ночь за тихостию погоды.
30-го, приближась на заре к Рагузскому порту и имея город в виду в недальнем расстоянии, продолжали путь при берегах сей республики, и препроводили весь день в переезде до Катарского за-лива, а в вечеру, при солнечном захождении, с помощию способного ветра, прибыли к порту и городу Будье и, продолжая путь весьма близко оного, умедлили нарочно, дабы позднее доехать до берегов Венецианского села, называемого Пастровичи, где принято было намерение выдти на берег.
Того-ж числа, в час ночи, перегрузя заблаговременно все экипа-жи с большого корабля на трабакуль, отправили в маленькой шлюбке на берег капитана Пламенеца, которому и велено подать в Черной Горе известие о приезде и привесть оттуда на Турецкой берег, лежащий между Пастровичами и Спичем, людей и лошадей для выгрузки трабакуля; а сами, обождав с полчаса, пересели в фелуку и пустились вдоль берегов, пользуясь тихостию морской погоды и весьма светлою ночью.
Три часа продолжался сей переезд, а наконец вышли на Пастровицкой берег подле анбаров, отдаленных от жилья.
Таким образом кончился морской путь, продолжавшийся семь дней без всякого препятствия и опасности и столь благополучно, что не только никому не случилось никакова в здоровье припадка, но еще и те, кои в Сенигалии заболели, совершенно на корабле выздоровели.
Обождав провожатых с полчаса, пошли в полночь весьма тесною и каменистою дорогою на превысокие и, почти сказать, непроходи-мые горы, каждой в полном мундире и с нагруженными кармана-ми. Нельзя достаточно описать, а того меньше в мыслях предста-вить, сколь многотруден был сей переход. Каменные весьма крутые горы, проход столь узок, что едва продраться можно одному чело-веку; по сторонам по большой части терновые алеи, камень на ка-мени, а вострота и скользость оных почти всеминутно угрожали падать, с крайнею опасностью переломать ноги или ушибиться смертельным ударом. Общее несчастие умножалось еще и тем, что луна, освещавшая нас на тихом море, перестала уже светить тогда, когда мы на сих опасных горах находились. Чрезмерный внутрен-ний и наружный жар, жажда и проход труднейший на многих местах отнимали у всех силы и чувства; и хотя на пути два ключа преизрядной воды и возвращали жизнь истомленным и едва ды-шущим, однакож, наконец, при последнем всходе на гору, выбив-шись из сил и лишась чувств и движения, протянулись все на кам-нях полумертвыми. Трудный сей переход продолжался шесть ча-сов.
31-го июля на заре, собравшись со остатками дыхания и жизни, взошли все на гору и, перешед небольшое разстояние, увидали Спичанского жителя, называемого Михалко, с одним ослом и нес-колькими Черногорцами. Князь Долгоруков, сев на осла, продол-жал путь, а протчие едва ползли пешком; а потом приведено было еще несколько ослов для прочих. Таким образом был въезд в Чер-ную Гору, и продолжался оной чрез два часа до первого села, назы-ваемого Глухидо, где остановясь имели отдых до шести часов по полудни. Между тем отправлены были на морской берег люди с мулами для выгрузки трабакуля, и по данному приказанию нача-лась перевозка пороху и свинцу тудаж в Глухидо. Беспутный образ жизни, без всякого начальства, власти и послушания, беспорядоч-ное самовольство жителей Черногорских были причиною той мед-ленности, с которою производились выгрузка трабакуля и перевоз-ка пороху, хотя все возможные к тому графом Войновичем употреб-лены были старания.
В шесть часов по полудни, князь Долгоруков и прочие отправи-лись на ослах дале внутрь Черной Горы и продолжали тесной и тру-дной путь до монастыря, называемого Бурчеле в Черницком уезде, куда и прибыли в час по полночи.
1-го Августа присланы были к его сиятельству от патриарха Ва-силия архимандрит Аввакум, от митрополита Саввы — иеромонах Феодосий с комплиментами. Между тем учинены распоряжения о перевозке пороху, свинцу и экипажа из Глухидо в Бурчеле, и разо-сланы письменные приказы для собрания всех Черногорцев в Цетину к шестому числу Августа.
Тогож числа в вечеру принесены были Черногорцами четыре Турецкие головы, которые, по объявление Черногорцев, отсечены были тем Туркам, кои в малой фелуке, пристав к Спичанскому бе-регу и вошед на горы, присматривали выгрузку пороху и свинцу.
2-го числа, в десятом часу поутру, в Бурчельской монастырь приехал на лошади, с конвоем нескольких Черногорцев, Степан Малый, который в келии одного здешнего игумна сокровенно жил девять месяцов, и когда допущен он был к его сиятельству, то раз-говоры его, поступки и обращения заставили заключать об нем, что он в лице вздорного комедианта представлял ветреного или совсем сумасбродного бродягу. Росту он среднего, лицем бел и гладок, во-лосы светлочерные, кудрявые, зачесаны назад и без завязки распу-щены, молод, лет в тридцать пять, одет в шелковое белой тафты платье длинное, по примеру Греческому; на голове скуфья красного сукна, которой он ни пред кем не скидывает; с левого плеча лежит у него тонкая позолоченная цепь, а на ней под правою рукою висит икона в шитом футляре, величиною в Российской рубль; в руках носит обыкновенный Турецкий обушек. Голос имеет он тонкой на подобие женского, в речах скор, а выговор по большой части Бош-няцкой.
В одинадцать часов приехал патриарх Василий, слабого здо-ровья человек, росту среднего лицем желт, лет в пятдесят. Тихость и умеренность в его разговорах заставляют об нем заключать, что он простосердечен и прямой монах. Он, пробыв у его сиятельства часа с полтора, отъехал в монастырь, в недальнем разстоянии от Бурчеле, а Степан Малый остался и препроводил время до пятого часа пополудни в темных и ветреных разговорах, из которых, кроме пустоши, ничего заключить не можно было, хотя Черногорцы и почитают его за пророческое красноречие со страхом и кротостию.
В пять часов по полудни его сиятельство с прочими офицерами пошел пешком к патриарху и имел с ним наедине разговоры; а Сте-пан Малый остался в другой комнате, сидя на своей постели, где лежала голая сабля. По большей части курил он трубку, запивая стаканом водки с водою, без чего не может он и жить по привычке, в нем вкоренившейся.
3-го приехал к его сиятельству в другой раз Степан Малый и явился с некоторым видом почтения и покорности; а как тогдаж получено известие о нападении Турков на одно село, то его сия-тельство отправил графа Войновича с небольшою командою Чер-ногорцев для защищения жителей того села Греческого исповеда-ния, кои по усердию к России соединились с Черногорцами, быв-шими тамо на отводном карауле. Между тем его Сиятельство имел разговор с патриархом об окрестных христианских народах, о поло-жении мест и крепостей Турецких, советовал ему писать грамоту ко всем Боснянским и Албанским народам, уговаривая их по чину дух-овной власти и достоинства принять оружие противу общего неп-риятеля, что и учинено с стороны патриарха; а его сиятельство при-казывал от своего имени изготовить манифесты ко всем воево-дам Бедрянским, Грудянским, Климентским, Кастрацким, Готским и других племен начальникам, как Греческого, так и Римского испо-ведания, призывая их в совет соединения и единомыслия и желая видеться с ними в Черной Горе на Цетине.
4-го числа получен рапорт из Пича, что Турки под предводи-тельством Антиварского коменданта с Дульциниотами и с Спичана-ми Римского исповедания отбиты и прогнаны Черногорцами и Спичанами, и что причиною сего неприятельского нападения было междоусобное несогласие Спичан. Некто Михалко разграбил и за-жег дом одного жителя, которой казался ему подозрительным; во отмщение сего поступка жители противной стороны призвали Тур-ков и зажгли дом Михалкин; и как между тем обе сражающияся партии сошлись в селе Спиче, то и учинено с обеих сторон граб-ление домов, кои напоследок и сожжены; и таким образом раззоре-но целое село. До большего кровопролития не доходило за побегом неприятеля, а тем и кончилось сие происшествие. Для примечания за неприятелем разставлены были отводные караулы, и по получа-емым от них известиям не видно было с Турецкой стороны вновь какого предприятия.
Тогож числа, в четыре часа по полудни, отъехал его сиятельство с прочими офицерами в провожании двадцати человек из Бурчеле в Цетину. В переезде сем дорога почти непроходима по горам и пропастям столь опасным, что во многих местах с крайним страхом и отчаянием жизни с камня на камень перебираться надлежало. В продолжении сего пути получено от патриарха письмо, в котором уведомлял он, что Степан Малый, проезжая некоторые села, делает возмущения; почему от его сиятельства и приказано было губер-натору взять его под караул и привесть в Цетинской монастырь. Помянутой проезд продолжался до полуночи.
5-го его сиятельство, имея квартиру в Цетинском монастыре, весьма тесном и невыгодном, а притом и отдаленном от жилья, сде-лал распоряжение, каким образом должна быть объявлена следующего дня Императорская грамота, присланная ко всем об-щехристианским народам.
Того ж числа прибыли в Цетинской монастырь патриарх и не-которые старшины близких сел и уездов Черногорских. По обычаю земли, главное и наследное по фамилии достоинство имеет губер-натор, который однакож, по беспорядочному народа самовольству, не значитъ ничего, не имея ни силы ни власти, ни правления. Нынешний губернатор молодой человек, двадцати лет с неболь-шим, кажется прост; а Черногорское воспитание не дозволяет приметить в нем что нибудь особливое от других.
6-го Августа, то-есть в день Преображения Господня, была священная литургия, а по окончании оной начал собираться народ на пространном Цетинском поле, на котором назначено было место народному сбору; но как еще небольшое число людей за дальностию жилья собралось, то и объявление грамоты отложено было на несколько часов. Между тем патриарх прислал к его сиятельству своеручную грамоту, писанную к Черногорскому народу, в которой он, по духовной своей власти и достоинству, изобличает слепое Черногорцев мнение о Степане Малом, уверяя их, что помянутый Степан есть не тот, каким он себя поныне называл, но обманщик, льстец и неизвестный бродяга, возмутитель покоя и злодей нации, и для того б Черногорцы, отстав от сего презренного человека, старались бы исправить свою погрешность верностию и усердием к Российскому Императорскому двору, от которого столь явно они видят защищения и милости. Его сиятельство приказал помянутую патриаршую грамоту прочесть пред народом, что и учинено иеромонахом Феодосием; а потом губернатор и прочие начальники просили от его сиятельства письменного за рукою и печатью его о Степане Малом объявления, которое и дано им с тем изъяснением, что помянутой обманщик не только не есть тот, каким он себя называл, но ниже от Россйского двора послан был в Российскую службу, да и совсем неизвестен в России, что сей самозванец есть плут и бродяга. Сие объявление прочтено было народу, которой и казался уже быть спокойным. Когда таким образом приведено было все в порядок, то его сиятельство имел обеденный стол, к которому приглашен был патриарх и несколько Черногорских старшин, а в народ роздано было несколько боченков вина. По окончании ж стола, обождав немного, пошел его Сиятельство из монастыря к народу, которой составлял в поле большой цыркуль, а в средине поставлен был на-лой и на оном положены Евангелие и Крест. Ход начался следующим образом: один сердарь шел впереди с обнаженною саблею, за ним следовало двадцать человек вооруженных Черногорцов по два в ряд, потом следовал его сиятельство в средине; по правую сторону несена была капитаном Миловским Императорская грамота, а по левую — шел патриарх; потом следовали Российские штаб-офице-ры, а за ними священники и духовенство, наконец люди находящиеся при его сиятельстве; заключался ход двадцатью Черногорцами, вооруженными по обычаю земли.
Пришед в средину народа, приказал его сиятельство прежде прочесть учиненный от имени его манифест, в котором на Иллири-ческом языке изъяснены были причины приезда его в Черную Го-ру, при том благоволение и милость Ее Величества Императрицы Российской к Черногорской нации, и чего от нее требуется со обна-деживанием впредь Высочайшею протекциею.
По прочтении манифеста, чтена была капитаном Миловским Императорская грамота, а потом пересказано было на их Иллирич-еском языке краткое ее содержание; а наконец спрашивано было у народа, обещает ли оной, за таковые к нему от Российского двора милости, с своей стороны верность и усердие, и желает ли оное ут-вердить присегою?
Когда громкой народа голос с великим желанием обещал испол-нить требуемое, то священник, стоящий в облачении, начал читать формуляр присяги, а народ повторял речи; и по окончании цело-вали все Крест и Евангелие, что и продолжалось до позднего вече-ра.
При обратном его сиятельства возвращении в монастырь, нача-лась от народа пальба из пистолетов и не переставала почти во всю ночь. Обнародованная ж при сем случае грамота отнесена была в монастырскую церковь и отдана на сохранение в потомственные роды; а между тем его сиятельство, похвалив народное усердие и верность, приказал раздать в народ до пяти сот цекинов, кои и разделены по нагиям или уездам, и распустил всех по домам до дальнейшего впред повеления. Общее ж в сей нации собрание при сем случае до двух тысяч человек простиралось.
Таким образом кончился сей церемониальной день, которой по наружным видам и казался быть свидетелем общей всех Черногор-цов верности, усердия и преданности к Российскому двору, когда каждой из них желал пролить кровь и охотно умереть за славу Российского имени.
За отдале7-го. За отдалённости некоторых уездов по большой части собравшиеся Черногорцы остались на Цетиние, препроводили ночь при стенах монастырских, а как разсветать начало, то и возвращались они по домам.
В пятом часу поутру, когда еще все спали и все казалось тихо и спокойно, то вдруг нечаянной возле окошек выстрел из многих ру-жей и пистолетов разбудил всех спящих; и как о причине того грому спрашивано было, то с торопливостию в ответ сказано, что на Цетинском поле показался Степан Малый, которой, разъезжая на лошади с обнаженною саблею, удержал возвращающихся Черно-горцов и идет прямо в монастырь. Очевидное доказательство сей вести подало причину разбудить его сиятельство и уведомить о такой нечаянности. Между тем Черногорцы продолжали пальбу из ружья и, позабыв вчерашнюю присягу, со всех сторон бежали к возмутителю, которой, будучи окружен сим ветреным народом, продолжал путь к монастырским воротам; а потом, остановясь не в дальном от оных разстоянии, повторял непостоянному народу обыкновенные свои басни, и таким образом препроводил несколь-ко часов.
Его сиятельство, призвав губернатора и нескольких старшин, приказал объявить Черногорцам, дабы каждой из них, отстав от возмутителя, возвратился в свой дом; а Степана Малого немедлен-но привесть в монастырь. И такое приказание повторяемо было неоднократно; но как исполнение оного продолжилось медлитель-но, то от его сиятельства отдан был приказ взять Степана Малого под арест; а буде он противиться станет, то в таком случае убить его как возмутителя. Такое решительное приказание устрашило Черногорцов; а Степан Малый, видя удаляющийся от него народ и неудачу своего намерения, поехал в монастырь. А когда он приве-ден был в комнату, то его сиятельство, изобличая самозванство сего обманщика, допрашивал пред всем толпящимся народом, кто он таков и откуда родом, а наконец приказал снять с него саблю и отвесть в тюрьму.
Такое происшествие произвело в народе странную перемену, так что беспутная ветренность и непостоянство вдруг переменились в необузданную ярость и бешенство, и все единогласно закричали: повесить! повесить! Час от часу умножающейся шум кричащего на-рода принудил его сиятельство выдти из комнаты и сойти на низ, дабы присутствием своим успокоить народное смятение. Однако сие служило еще к большему побуждению: ибо народ, умножая не-годование и ярость, непрестанно кричал, чтобы повесить или изру-бить на части; и конечно сие последовало бы, есть либо его сиятель-ство из великодушия своего не защитил жизни того арестанта лас-ковыми советами, которых народ сперва и слышать не желая, не преставал кричать тоже, принимая грех убийства сего на собствен-ную свою душу и на детей своих. Весьма многого стоило труда успо-коить разъярившийся народ, которой однакож, наконец, по усиль-ным графа Войновича уговариваниям, едва согласился подарить его сиятельству жизнь Степана Малого, довольствуясь тем, что он заключен был в вечную темницу.
Таким образом, без всяких печальных следствий, кончился роль громкого в Европе обманщика, известного под именем Степана Малого, которой, будучи уже в тюрьме, сперва сказал о себе, что он Райчевич прозванием, родом из Далмации; а напоследок справед-ливее объявил, что он Турецкой подданный, уроженец из Босны, вышед оттуда в малолетстве, скитался по многим государствам, а наконец явился в Черной Горе.
8-го. Получено известие, что Турки, с одной стороны от Анти-вари, а с другой при границах Зетских, протянули кордон из не-большего числа войск; почему его сиятельство приказал по всем Черногорским уездам раздать потребное число пороху и свинцу, и где надлежит разставить караулы, а достальной порох и свинец перевезть в Цетину.
9-го. По всем Черногорским нагиям разосланы письменные приказания, в которых рекомендуя ого сиятельство всей нации взаимную между собою иметь дружбу и доброе согласие, а к старей-шинам послушание, учредил, дабы, в случае неприятельского нападения, пограничные увзды одни пособляли другим.
10-го. О всем том, что по cиe число в Черной Горе происходило, желая его сиятельство подать известие куда надлежит, отправил подполковника Герсдорфа чрез Катаро в Анкону, а оттуда в Пизу, однако помянутый подполковник, будучи не пущен в Катаро, при-нужден был ночевать за городом, а на другой день возвратиться в Черную Гору.
11-го. Находящемуся в Черной Горе Венецианскому капитану Конте Петру Беладиновичу поручена от его сиятельства коммиссия о наборе солдат из вольных людей, в чем дана ему и инструкция.
Тогож числа получено от Бердянского воеводы Ильи Дрекало-вича ответное к его сиятельству письмо, в котором он, воевода, уведомляет, что все дороги и проходы захвачены Турками, и пото-му не можно ему пройтить в Черную Гору, и ожидает повеления, что ему делать впредь.
12-го. Никшицкой нагии от воеводы и главарев получено письм-о, в котором объявляют они желание свое избавиться от ига невер-ных и ожидают от его сиятельства наставления, как им поступать.
Тогож числа ответствовано было от его сиятельства на оба по-мянутые письма; а во ответах рекомендовано было стоять на грани-цах своих спокойно и во всякой готовности; а в случае неприятель-ского нападения на них или на Черногорцов, приказано было вза-имную подавать помощь, а в прочем со временем дано будет прика-зание о дальнейших предприятиях.
13-го. Катунского уезда семь человек Черногорцов, будучи человеколюбием и щедротами его сиятельства выкуплены из тяж-кие неволи, явились в Цетинском монастыре принесть благодар-ность своему избавителю. Помянутые Черногорцы в прошлогод-скую с Турками войну, желая отвратить Турков от нападения на Черную Гору, пошли в город Подгорицу сделать мирные довогоры и оставаться тамо во аманатах. Вероломный неприятель, удержав миротворцов в тяжких оковах, учинил нападение; а по истечении года требовал на перемену невольников толикогож числа девок. Шесть было уже найдено, а за неимением седьмой просили Черно-горцы от его сиятельства подаяния на искупление из неволи. A cия крайность возбудила жалость и милосердие, так что все семь невольников искуплены за триста пятьдесятъ цекинов.
14-го. Четыре человека дезертиров, ушед из Катарского гарнизо-на, явились в Цетинском монастыре и вступили в службу. Тогож числа в вечеру предложил его сиятельство патриарху, не угодноль будет ему, следующего дня, для праздника Успения Богородицы, отслужить обедню; и как на cиe охотно согласился патриарх, то Цетинского монастыря монахи с безстыдною дерзостию объявили его сиятельству, что они, не признавая патpиapxa за правильного, но за отлученного от церкви apxиepeя, не допустят до служения. Для пресечения дальнейших следствий отказался от службы и пат-риарх. А его сиятельство отложил на другое время изследовать причины несогласия между духовенством.
15-го. Кроме пaтpиapxa находятся в Черной Горе еще два архи-ерея: один митрополит Савва Петрович, а другой родной его пле-мянник епископ Арсений Пламенец, оба — епархиальные; и ни один из сих архиереев по cиe время не явился еще у его cиятельства за притворною их болезнию.
Его сиятельство, узнав вражду и ненависть митрополита Саввы против патриapxa и желая между церковными пастырями учинить примирение, отправил одного из офицеров к митрополиту Савве учинить представление о тех вредных следствиях, каковы в народе причинить может междоусобное пастырей несогласие.
Возвратясь посыланный офицер репортовал, что он в дряхлом митрополите, состарившемся в Черногорских обычаях и поступках, нашел не примирительную на патриарха злость и ненависть, с ко-торою он и во гроб пойтить желает; и что он страшными клятвами отрекся от тех приказаний, каковы дал он монахам, о недопущении патриapxa к служению; и что, наконец, во угодность его сиятельст-ву, принимает он советы его о примирении, обещая исполнить самым делом. Однакож все cиe наружно было, лестно и притворно.
Впрочем духовенство Черногорское погружено в столь великое невежество, что весьма удалилось оное от следов прямого христи-анства. В доказательство служит то общее понятие, каково здешние монахи имеют о воскресном дни, называемом неделя. Многия церкви приходские построены и освящены во имя святые недели; в молитвах, призывая на помощь святую неделю, клянутся ее имя-нем, и cия клятва считается у них сильнее других. Самоё-ж неделю изображают они в подобии молодой женщины, одетой в царские одежды; на голове имеет она царскую корону, в руках держит му-ченический крест, над головою следующая надпись: Святая Неделя. Такого странного изображения небольшая икона находит-ся в самом катедральном монастыре.
Митрополит Савва, лет семидесяти старик, сорок пять лет про-вождает в архиерейском чину; в нем находят двоедушие и хитрую в невежестве злость, непостоянство, притворство, а всего больше крайнее к деньгам лакомство, хотя бы оное стоило и народного кро-вопролития: весьма за неболышия деньги разрешает он смерто-убийство, и если родственники убитого подарятъ ему больше того, то дозволяется им убить разрешенного пред тем убийцу. За немно-гие цекины разводит он мужа с женою и венчает на другой, а род-ственникам его таков развод ничего не стоит. Три племянника род-ные, братья Петровичи, отогнав первых жен, все женились на дру-гих, а сии и другие примеры ввели множество развратных обычаев в Черной Горе, так что здешнее христианство нимало о сем совес-тию не беспокоится.
16-го. Отправлено от его сиятельства к Катарскому губернатору письмо с прописанием того неудовольствия, каково учинено ему с стороны губернатора в задержании у городовых ворот и непропуске чрез город отправленного от него подполковника Герсдорфа. Того ж числа Черницкой нагии сердарь и князья явились у его сиятель-ства и поднесли несколько арбузов и винограду; помянутые началь-ники трактованы были ужинным, а на другой день обеденным сто-лом.
17-го. Черницкой же нагии жители, имея взаимные между со--бою тяжбы по причине грабительств и насиий, каковы прошедшую с Турками войну причинили один другому, явясь у его сиятельства, приносили жалобы. Для пресечения таковых нерешимых затруд-нений сделано следующее учреждение: 1-е, дабы все прежде быв-шия обиды, тяжбы и несогласия преданы были конечному заб-вению; 2-е, дабы таковые жалобы, буде бы впред последовали, решимы были судом и расправою сердарей, князей и главарев; а о важнейших делах чтоб докладывано было его сиятельству.
18-го. Отправлено от его сиятельства к находящемуся в Катаро Антиварскому епископу письмо в такой силе, что несогласие между жителями села Спич Греческого и Римского исповедания произо-шло против его воли и, к сожалению его, причинило раззорение; напротив того рекомендовано было общее спокойство, мир и вза-имная дружба, о чем и помянутый епископ с своей стороны может весь народ своей епархии совершенно уверить.
Тогож числа получено известие с подтверждением, что Россий-ские корабли прибыли к Спичанскому берегу в намерении, чтоб тамо выгрузить порох и свинец; а как при том и Венецианские ко-манды начали являться па своих границах, то его сиятельство неме-
дленно отправил туда графа Войновича с одним сердарем и нес-колькими Черногорцами, дав потребное наставление на случай чинимого препятствия, буде такое известие справедливо.
19-го. Турецкие подданные, жители села Саочан, прислали четы-рех человек к его сиятельству с прошением о принятии в Россий-скую протекцию всего их общества. Его сиятельство, обнадежив помянутых просителей помощию и защищением, приказал при-весть их к присяги и для обороны неприятельского нападения отпустить потребное число патронов.
Означенное село Саочаны имеет крепкое положение места, между высокими и трудными горами, так что жители, хотя их числом и не более двух сот находится, свободно могут удержать неприятельские нападения; а сверх того близкое сего села расстоя-ние от Черной Горы делает способность к получению помощи.
20-го. Получено письмо от Вердянского воеводы Ильи Дрекало-вича и прочих главарев, кои, уверяя о готовности всех Бердян к принятию оружия противъ Турков, просят его сиятельство об иску-плении из неволи девяти человек Бердян, содержащихся в Подго-рице.
21-го. В одинадцать часов поутру, митрополит Савва, приехав из своего подворья, называемого Станевичи, имел церемониальный по архиерейскому обычаю вход в Цетинской монастырь и будучи прочими монахами встречен с кадилом и пением, пошел прежде в церковь, а потом в комнату его сиятельства. При первом своем свидании, пересказал он нескладное высочайшей фамилии Рос-сийского двора и Синоду многолетие, а потом прошен был сесть и, препроводя немного времени в пустых и ничего незначущих раз-говорах, пошел для свидания с патриархом, с которым он и прими-рился. Нельзя сказать, чтоб сие примирение добросердечно было; ибо подозрение, каково на патриарха митрополит имеет в присво-ении собственной его в народе власти, произвело в нем неприми-рительную ненависть, которая и кончится с его жизнию.
Тогож числа получено известие с подтверждением, что Россий-ские корабли прибыли к Спичанскому берегу в намерении, чтоб та-мо выгрузить порох и свинец; а как при том и Венецианские коман-ды начали являться на своих границах, то его сиятельство того ж числа отправлено чрез Бердянского архимандрита Семиона, да Ивана Подгоричанина, ответное к воеводе Илье Дрекаловичу пи-сьмо, а чрез них послано 875 цекинов для выкупу девяти человек пленных Бердян, в том числе и сына Ильи Дрекаловича.
22-го. Присланные от Белопавлицкого воеводы три человека, явясь у его сиятельства, объявили именем всего общества, что вес Белопавлицкой уезд ожидаетъ повеления к принятию оружия про-тив Турок; а как, кроме вышеписанных трех посыльных, пришли еще два, кои по многим свидетельствам оказались подозрительны-ми, то один из сих последних задержан под караулом, а другой от-пущен для принесения письменного от воеводы оправдания.
23-го, возвратясь посланный к Спичанскому берегу для прове-дывания о кораблях, граф Войнович репортовал, что хотя и видны в море два корабля, однако ж, за отдаленностию их от берегов, не-льзя узнать флага и проведать, какие именно суда, а по вероятней-шим догадкам заключает он, что то две Дульцитотские тартаны, кои, разъезды чиня у берегов, стараться будут не допустить к берегу Российских судов, буде бы оные с каким-либо грузом для Черной Горы присланы были.
24-го. Турецкие подданные, жители уезда Пипера и Лешанской нагии, явясь у его сиятельства, объявили именем общества желание свое в принятии оружия против Турков, в разсуждении весьма бли-зкого помянутых жителей соседства с городом Подгорицею. Тут же приказал его сиятельство стоять им до времени спокойно и во вся-кой готовности, обещая при том платить обыкновенную подать, да-бы тем удерживать Турков от нападения на их жилища; а в против-ном случае обороняться оружием и дать о том известие в Черную Гору. Для отправления к ним Черногорской команды, при отправ-лении сих людей, отпущен и задержанный пред тем Безлопавлиц-кой житель.
Того ж числа посланные в Герцеговину от капитана Конте Бела-диновича два человека, возвратясь в Цетину, репортовали его сия-тельству, что жители города Требини и других окрестных уездов все единодушно готовы принять оружие против неприятеля, и в такой силе поднесли письмо от тамошних князей и начальников, кои, обещая верность и усердие к Российскому двору, ожидают от его си-ятельства повеления.
25-го, получено от капитана Беладиновича письмо с жалобою о причиненных Черногорцами грабительствах скота и другого име-ния живущим в Герцеговине единоверцам нашим; почему от его сиятельства, послано письменное приказание о возвращении всего похищенного.
Бедственное состояние, до которого доведены живущие в сосед-стве с Черногорцами христиане, то есть в Босне, Албании и Герце-говине, заслуживают крайнее сожаление; ибо Черногорцы, почти сказать все обще, не зная никаких рукоделий и художеств и будучи удалены от христианства и человеколюбия питаются воровством и граблением и разбоем, не разбирая ни веры, ни знакомства, ни че-ловечества; небольшими шайками по десяти и по двадцати человек согласясь, ходят в вышепомянутые Турецкие владения на несколь-ко дней или месяцов и, зная все тамошния места и проходы, лежат в горах и лесах днем, а крадут и разбивают ночью, не щадя никого, кто бы зверству их ни попался; всех считают они Турками, а по бо-льшей части страждут бедные христиане. Таким образом, получая смоченную неповинною кровию добычу, возвращаются домой; а сие воровство и называют они всегдашнею с Турками войною, но в самом деле не видят Турков никогда далее Черногорских камней и своих жилищ. А в таком случай трусость, измена и предательство столь обыкновенны, что слепые выигрыши над Турками одним только камням и трудным проходам причитать должно; при всем том по большой части платят Черногорцы, как Турецкие поддан-ные, денежный подати и под именем аманатов имеют своих не-вольников, которых и дозволяют Турки выкупать, платя за каждого по 50-ти цекинов. Прошлогодская Черногорцов с Турками война наполнила всю Европу невероятным слухом, что Турецкая армия простиралась до двух сот пятидесяти тысяч; что храбрые Черно-горцы, хотя всех их число не превосходит шести тысяч, разбили Турков на двух сражениях, взяли весь их лагерь, прогнали от своих границ; и что наконец Турки, потеряв сорок тысяч войска, принуж-дены были просить мира. При всем том не видно у победителей ни-какой добычи, кроме выжженных своих собственных жилищ, мно-гих Черногорцов побитых и в полон взятых; а сверх того со всех пя-ти Черногорских нагий или уездов дано было Туркам по пятнадца-ти человек во аманаты, из числа которых несколько ушло, подкупя караульных Турков. Семь человек выкуплены щедротою князя Юрья Владимировича, а еще сказывают, что больше двадцати Чер-ногорцов остаются в невольничьих оковах.
26-го, его сиятельство, желая обо всем происходящем в Черной Горе уведомить графа Алексея Григорьевича Орлова, и не имея на-дежды о свободном чрез Катаро пропуске нарочного офицера, за-благоразсудил сыскать надежного человека из Венецианских под-данных, живущих близь Катарского залива и, сыскав одного, отпра-вил к нему чрез капитана Пламенеца пакет с письмами и журналь-ною от 24-го июля по сие число запискою; адресован был в Вене-цию к маркизу Маруцию, при письме о дальнейшей пересылке в то место, где граф Орлов ныне находится.
Того же числа отправлено от его сиятельства ответное к Герце-говским князьям и начальникам письмо, в котором рекомендовано было, дабы каждый из них по усердию и верности своей склонял единоверный народ к согласию, содержа до времяни намерение в тайне о принятии оружия против неприятеля.
27-го. Турецкие подданные, жители города Требини, получа из-вестие о приезде Российского генерала в Черную Гору, отправили туда нарочно трех человек для лучшего осведомления о подлин-ности слуха. Помянутые посланцы, явясь на Цетине, с отличною ласкою приняты были от его сиятельства и отпущены со обнадежи-ванием Высочайшею Российского Императорского двора протекци-ею всех усердных единоверцов.
28-го, пребывающие в Цетинском монастыре патриарх Василий и митрополит Савва сделали его сиятельству визиту, и как один, так и другой препроводили несколько времени в партикулярных разго-ворах.
Того ж числа явились в монастыре четыре человека дезертиров, которых число хотя уже и простирается до сорока человек, однако ж все они без мундира, без ружья и обуви; а притом столь мелочны и слабы, что, кроме Итальянских гарнизонов, нигде в военную слу-жбу не годятся.
29-го, возвратясь, посланный с письмами капитан Пламенец репортовал, что он такие письма поручил одному, на которого вер-ность совершенно положиться можно, и что он на другой день от-правится с письмами в Венецию, где оные верно доставлены будут маркизу Маруцию для пересылки к его сиятельству графу Орлову.
30-го. Несколько князей и главарев из Катунской и Речанской нагии, будучи позваны самовольным письмом от одного из митро-политских племянников, пришли на Цетину для подачи его сиятельству общего прошения, каково сложено было от неизвест-ного сочинителя.
С самого приезда его сиятельства в Черную Гору уже усмотрены были столь сильные в жителях непорядки, что без прекращения оных не осталось никакой надежды к начатию какого-либо пред-приятия, а того меньше ожидать успеха. Безстрашие, непослуша-ние, беспутное самовольство, и потому междоусобное убийство, наглость, воровство, грабление, с неприятелем тайное согласие, измена и предательство, обманы, неправосудие и насилие почти всеми жителями столь слепо овладели, что долговременное сих пороков употребление почитается у них за древний обычай, да и до такой уже степени доведено, что один у другого отнимает дочерей и продает Туркам без всякого за сие воровство наказания, хотя и не-однократно такое безчеловечие повторяемо было свежими приме-рами; тако ж презрительный образ жизни, будучи весьма удален от человеколюбия и христианства, сопряжен еще со многоженством и недозволенным браком с сыновнею женою при другой законной. Такое Черногорцов состояние, с крайним сожалением усмотря его, сиятельство почел причиною тому слепое духовенство, и потому за нужно признал, к поправлению столь зверской жизни, учредить порядок; в разсуждении чего повелел во все уезды послать пись-менные приказания, в коих рекомендовано было взаимное между собою иметь согласие, любовь, дружбу и послушание начальникам, а при том чтоб все похищенное возвращено было обиженному, а впредь все бы обиды решены были безкорыстным начальников правосудием, под опасением безчестия и наказания за преступле-ния. Но как сии полезные учреждения Черногорским обычаям и самовольству, а больше лакомству беспокойного духовенства, по-казались предосудительны: то, по наущении митрополитского пле-мянника, Катунская и Речанская нагии, выбрав из каждого села по два начальника, отправили на Цетину, куда в первом часу по по-лудни начали собираться сии беспутные депутаты, кои, не входя в монастырь, остановились у ворот, ожидая тамо других своих това-рищей. Час от часу умножалось их число; а между тем продолжали они пустые свои разговоры, и тот умнее им всех казался, кто громче других кричать умел. Когда же собралось их более ста человек, то они, удалясь от ворот, сделали на поле циркуль, в котором, прокри-чав в пустых речах несколько часов, пожаловали без всякой надоб-ности сердарем одного из митрополитских племянников, двуженца Ивана Петровича, оборота его кругом в средине циркуля; а сие и значит уже конфирмацию. До позднего вечера, кроме шуму, нельзя было ничего более приметить, что происходило в куче сих знаме-нитых людей; а напоследок, пришед они в монастырь, просили его сиятельство о допущении их к себе. Все протчие остались внизу, а человек с тридцать главнейших членов вошли в комнату и именем общества подали прошение в следующих пунктах: 1) дабы оставить Черногорцов при добровольной их вольности, какою они с потеряния Сербского царства поныне пользуются; 2) дабы не принуждать их ни к какой работе, хотя бы оная была и государственная; 3) дабы все Цетинского монастыря имения остались при монастыре; 4) дабы никаких солдат по квартирам их не ставить; 5) дабы Черногорцов не лишать орудия, не бить и не вешать; 6) естьли Черногорцы преселены будут в другое место, то пользоваться бы им нынешними вольностями; 7) не делать в уездах никаких судов, но выбрав несколько членов оставить бы на Цетине. для совета и управления дел.
Такое пустое прошение оставлено без всякого уважения; ибо со-держание Императорской грамоты, писанной ко всем общехристи-анским народам, ничего более от них не требует, кроме принятия оружия против Турков для собственного их освобождения при по-мо-щи Российского двора. И потому его сиятельство, сделав сим депутатам выговор за пустые их собрания, приказал им на другой день возвратиться по домам.
Bсе обще Черногорцы, опасаясь лишения оружия, усильно про- сят, чтоб казнить смертию всякого преступника, а по вкоренивше-муся в них междоусобному убийству и грабительству в жилищах соседних христиан, весьма нужно иметь Черногорцу оружие; ибо отнятие оного —лишение его пропитания и той чести, что убить своего брата. А такой драгоценной вольности не может прекратить смертная по законам казнь, потому что в таком случае из шеститысячного Черногорцев числа, которое все их общество составляет, весьма бы мало осталось.
31 - го. Вышереченные депутаты, видя с досадою, что пункты прошения их не приняты, остановились у монастырских ворот и, вызвав губернатора, которой, кроме пустого имени, не значит в Черной Горе ничего, объявили ему, что они просят его сиятельство, дабы выслан был патриарх проч из Цетинского монастыря для спокойства митрополита Саввы; но как и cиe принужденное по злости требование не принято, напротив того изобличены злость и ненависть их и беспутное дерзновение, то cиe беспутное собрание, наконец, разбрелось по своим жилищам.
1-го Сентября, по успокоении междоусобного Спичанских жите-лей несогласия, хотя и запрещено было Черногорцам строгими приказаниями дабы они противу Спичан не делали вновь никаких наглостей; однако Черногорцы, по обыкновенному праву и воль-ности их, не смотря на запрещение, продолжали грабительство; а сие и подало причину к смертельному убийству с обеих сторон и их жалобам, по изследовании которых оказалось, что родственники того же самого Михалки, кой с начала зачинщиком был междо-усобия Спичан, согласясь с Черногорцами, учинили грабительство. Почему его сиятельство приказал помянутого Михалку удержать навсегда в Цетине, а всем родственникам его запретил ходить в село Спич; и сим способом прекращены реченные жалобы.
2-го. Турецкие подданные, жители села Суторани, будучи прис-ланы от всего их общества, просили его сиятельство о защищении их от Турецкого нападения. Князь Юрий Володимирович, обнаде-жив просителей помощию и протекциею двора, приказал им, соединясь с другими соседами села Зубцов и прочих уездов Турецких с жителями, всеми силами обороняться против непри-ятеля; а между тем в Черную Гору подать известие.
3-го. Получены письма из Анконы от Драшковича, а из Венеции от маркиза Маруция с приложенными при них печатными ведо-мостями о разбитии Турков Росийскими войсками под Хотином и Бендерами.
Помянутые известия сообщены его сиятельством патриарху Василию и митрополиту Савве.
4-го. От Бердянского воеводы Ильи Дрекаловича получено письмо, которым он, уведомляя его сиятельство о прием посланных к нему денег на искупление пленных Бердян, представляет свою и ближних своих соседов готовость к начатию действа против неприятеля, как скоро ему о том повелеано будет.
5-го. Турецкие подданные, жители села Саочан, учиня присягу о верности Российскому двору и будучи обнадеживаны от его сият-ельства защищением и помощию против Турков, приносили жало--бы на сердаря Черницкой нагии Моисея Пламенца о учиненном им грабительстве и побоях; почему и послано в ту нагию письменное приказание о присылке всех виноватых в Цетину для ответу.
6-го. Отправлено к Бердянскому воеводе Илье Дрекаловичу от-ветное письмо о склонении других народов к соединению; притом поручено ему переслать к Ионе Марку, воеводе Фантских и Миридатских народов, другое письмо, писанное к нему от его сиятельства о соединении оружия против Турков.
Помянутые Фантские и Миридатские народы живут в ближнем соседстве от города Скутари в Албании, Число их простирается до двенадцати тысяч, состоят в самовластном реченного Иона Марки владении, все обще из древних времен придержатся Римского исповедания: говорят Албанским языком, совсем отменным от Сербского, имеют частую войну по просьбе одного паши против другова, почти дикие народы, весьма храбрые, остатки древних Албанцов, и называются ныне Фанты и Миридаты.
Того ж числа отпет благодарный молебен за дарованную Рос-сийской армии над неприятелем победу. Служение сего молебна имел митрополит Савва с двумя священниками и одним диаконом, весьма нескладно и без всякой по архиерейскому чину благопри-стойности и облачения, без мантии, шапки и архиерейского посоха и светильников, но в обыкновенном своем платье и камилавке, а вдвое сложенной амофор положен был просто на плечах и делал целое облачение.
8-го числа, яко день праздника Рождества Пресвятые Бого-родицы и храма митрополии Черногорской в Цетинском мона-стыре, митрополит Савва имел соборное служение литургии, кото-рой он, по причине его глубокой старости, служить позабыл, а протчие священники и диаконы, кои немного помоложе, еще не научились.
9-го. Зарецкой нагии сердарь, уведомляя письмом его сиятельство о дуеле, каков на Тунской и Зарецкой нагии жители на другой день иметь согласились, просил, дабы таков дуель запрещен был по причине худых из оного следствий, каковы обыкновенно в Черногорском своевольстве с великим кровопролитием бывают сопряжены. Почему его сиятельство, для отвращения такой опас-ности, того ж числа приказал послать в обе нагии письменные приказания, дабы никто не дерзал идти на определенное для дуеля место под опасением смертные казни преступнику; кои приказания получены заблаговременно и обнародованы в своих местах, а по оным исполнение обещано было.
Черногорские дуели тож самое значат, что в других местах междоусобное убийство; по большой части бывает причиною оным необузданное самовольство и наглость, а повреждение чести, и в чем оное состоит, Черногорцу совсем неизвестно; а назватъ кого-либо вором, разбойником и негодным человеком не делает здесь никакой досады: ибо воровства, убийства и другие пороки по при-роде Черногорцами столь сильно свойственны, что почти никого исключить не можно.
Партия, желающая драки на саблях, обыкновенно посылает противной стороне столько яблок, сколько бойцов иметь желает, а сие значит вызов на дуель. Когда ж соперники живут в разных се-лах или нагиях, то определяется место на рубежах, кои разделяют их земли. За бойцами обоих сторон следуют целые деревни смотрителей бою, кои, увидев победу одной стороны, делаются секундантами, то-есть убить с ружья победителей, и сие подает причину и к междоусобному с обеих сторон убийству, так что, по нещадном кровопролитии, кончится такое безчеловечное сражение тридцатью и больше убитых секундантов, а при всем том сего еще не довольно: ибо каждая сторона прилежно наблюдает число убитых из своих селян и старается убить в двое из соперников. Каждое убийство обыкновенно платится двумя головами, а чем больше, тем честнее; таким образом, стараясь о большем числе го-лов, обе стороны продолжают междоусобное убийство чрез нес-колько лет, не разбирая невинных, по древнему праву и той драгоценной вольности, которая сим варварским безчеловечием до пяти тысячного числа целое общество храбрых Черногорцов истребила.
10-го. По отправлении письменных запрещений, хотя и казалось, что обе партии соперников оставили намерение желае-мой драки; но как Черногорской дерзости и самовольству никакое послушание незнакомо, сколько бы оное им самим ни полезно было: то упрямые бойцы, в провожании многих с обеих нагий помощников, сошлись по утру у самых ворот Цетинского мона-стыря, хотя сие место и не было определено для бою. Громкой шум в виду кричащего народа принудил отправить туда несколько Славонцов; а как скоро усмотрены обнаженные сабли у бойцов, то майор Розенберг бросился в средину оных и, вырвав из рук палаш у зачинщика, а потом и других в народной куче шумящих Черногор-цов схватя, удержал бой. Таким образом отвращены были печаль-ные следствия Черногорского дуеля, которой многого стоил бы кровопролитя; а зачинщики оного приведены в монастырь и посажены под арест. Наглость, с какою поступлено при сем случае Черногорцами в противность запрещения, принудила его сия-тольство определить несколько князей и главарев обеих нагий произвести суд, дабы наказание столь дерзких преступников при-мером служить могло впред для пресечения столь вредной драки, которая очевидно подает способ к совершенному искоренению целого общества междоусобным кровопролитием и убийством.
Пять человек было выбрано из начальников обеих нагий в судьи, три офицера Российские назначены депутатами: подполков- ник от артиллерии Алексей Лецкой, капитан Миловской, да граф Войнович. Президентом суда согласился был митрополит Савва и в комнате его сиятельства назначено заседание. По обстоятельству, следствию и учиненным допросам оказалось, что воровство и грабление причиною были сего дерзостного поступка и упрямости против запрещения; и как главные зачинщики драки в наглости своей повинились, то общими всего суда голосами приго-ворены они были к смертной казни, которая однакож зависила от конфирмации его сиятельства по сентенции, какова, по изследова-нии при том воровства и грабительства, при докладе на другой день поднесена быть имела.
11-го. Семь человек посажено было под арест, а из общих допросов их оказалось, что означенного дуеля причиною была одна овца, которую Зарецкой нагии житель украл у Катунца. Хозяин овцы искал суда, и приказано было возвратить; но вор уже продал ее другому, а тот денег принять не хотел. Обиженный, не получа своей овцы, звал его к суду, но тот не пошел. Несколько дней спустя, согласясь с тремя братьями своими, он завел обманом на Зарецкую границу одного невинного Катунца и родственников того, у кого овца украдена. Все братья, яко сообщники, побили и ограбили ружье и нож; и как отнятие оружия почитается в Черной Горе несносным бесчестием, так что целое село или уезд принимает охотно во отмщении участие, хотя бы оное с кровопролитием и смертию многих сопряжено было, то сие самое и подало притчину к междоусобной драке. Когда таким образом все исследовано и по мере преступлений рассуждено было в суде наказание, то члены, видя, что таков суд никакого не приносил им прибытка, без которого Черногорские начальники ничего судить не обвыкли, не согласились в приговоре; а тогож самого мнения был и сам духовный президент, защищая преступников в надежде награждения. Сим несогласием кончилось заседание, а тайным ночью побегом судьи Зарецкого кончился и весь криминальный суд.
12-го. Катунской нагии сердарь, прозываемой Вукотич, знатный в Черной Горе грабитель и нахальник; он будучи женат на одной жене, женился и на своей невестке по смерти сына. Раждаемые от обеих жен дети по Черногорскому христианству почитаются законными. Сей сердарь варварское присвоил себе право насильно у родителей отнимать дочерей и продавать Туркам в серали, и такое бесчеловечие доказал он уже четырьмя примерами. Помянутой Вукотич явился у его сиятельства с репортом, что порученная ему комиссия о разобрании приносимой жалобы за грабительство исполнена, и что каждому обиженному истцу собственное его возвращено без убытка.
13-го. Черницкой нагии сердарь Пламенац с одним князем той же нагии явились на Цетине для ответу по приносимым на них от Саочан жалобам в побоях и отнятии оружия; и хотя сих начальников наглая продерзость и заслуживала наказание, однако его сиятельство, желая более милостию, нежели штрафом укротить зверские Черногорцов нравы, приказал обиженным возвратить отнятое, а впредъ не делать никаких наглостей.
14-го. Черногорской уроженец, осмнадцати лет мальчик, из чис-ла тех, кои в монастырской церкви вместо пономарей прислужива-ют, желая войти в поварню, в которой обыкновенно про стол его сиятельства готовится кушанье и будучи недопущен стоящим у две-рей караульным солдатом, покусился туда насильно ворваться; но как солдат отбил его от дверей палкою, то Черногорец, имея при себе нож, ранил солдата в брюхо, которой однакож жив остался; и хотя сия наглость жестокому подлежала наказанию, однакож, по духовному митрополита Саввы разсмотрению, сия Черногорская бравость оставлена без всякого наказания.
15-го. Содержавшиеся под арестом Черногорцы, по притчине воровства, грабительства и дуеля, прощены от его сиятельства с тем приказанием, дабы каждый обиженный получил собственное свое, а дуели вовсе пресечены были.
16-го. От Никшицкого воеводы протопопа Дмитрия Ивановича получено чрез нарочно посланного туда от князя письмо, которым он, уведомляя о намерении Турков учинить нападение на Черную Гору, просил его сиятельство имянем всего Никшицкого и других окрестных сел общества о защищении и помощи против непри-ятелей.
17-го. Ответствовано на вышепомянутое письмо с тем объявлением, дабы живущие в Никшицах и ближних селах хри-стиане, согласясь единодушно все, в случае неприятельского нападения, оборонялись, не допущая Турков ко овладению креп-кими проходами, и что из Черной Горы учинено им будет вспомо-жение. При сем случае отправлено от его сиятельства особливое письмо к Бердянскому воеводе Дрекаловичу того ж содержания, дабы он, во время приуготовления Турков к нападению на Черную Гору, учинил с своей стороны дивирсию неприятелю.
Того ж числа отправлены письма к графу Алексею Григорьевичу Орлову и к маркизу Маруцию. Пакет с сими письмами послан к од-ному из Катарских жителей, надежному человеку, которой обещал отвезти сам в Венецию и доставить письма маркизу Маруцию и принесть на оные ответы.
18-го. Один из числа дезертировавших из Катара солдат, будучи изобличен в некоторых сомнительных порошках, коих он, имея при себе, сообщил другому с намерением худого умысла, взят под караул для обстоятельного о сем деле изследования.
Простирающияся по берегам Катарского залива Венецианские владения из древних времен посажены Славонским Греческого и Римского исповедания народом. Различие закона и взаимная по суеверию их ненависть, а притом образ тиранского вдадения, производят частые между правителями и подданными несогласия, принятие оружия и убийство; а владельцы с своей стороны, употребляя обман и клятвопреступление, мстят подданным своим граблением, огнем и мечем, раззоряя целые деревни. Уласкав спер-ва клятвою общего прощения, отбирают потом оружие; многих вешают и убивают лестью, а других разсылают на галеры; сверх того, для удержания впредь бунтов, берут от них же аманатов и, наконец, ласкательствуя прельщением, обещают возвратить отня-тое и наградить раззорение. Но как сии обещания льстивы и тщетны, то владельцы, опасаясь подданных своих, раздраженных клятвопреступлением, не имеют с ними никакова сообщения и запирают от них города и крепости. При таком нестройном состо-янии дел во всех Венецианских владениях, весьма близкое Турец-ких земель соседство столь страшно кажется владетелям, что они, в угодность Туркам, охотно исполняютъ все их требовании с немалым самим себе убытком.
Приезд в Черную Гору Российского генерала с несколькими офицерами умножил внутреннее Катарских правителей беспо-койство и трусость; и хотя обнародованный от его сиятельства, по причине Спичанского междоусобия, манифест и письменные как к Катарскому губернатору, так и к Антиварскому епископу весьма благосклонные отзывы достаточны были уверить их о непороч-ности поступков его и, следовательно, заслуживали с их стороны хотя индиферентную учтивость и ответ; однакож тщетно было и поныне ожидание оного; а напротив того, как словесные, так и письменные с неоднократным подтверждением получены извес-тия, с тем объявлением, дабы с покупаемыми в Катаро съестными и питейными припасами поступаемо было с крайнею осторожно-стию, по причине тайного умысла о истреблении отравою жизни его сиятельства и находящихся при нем офицеров. Таковые слухи не заслуживали с начала никакого вероятия, тем больше, что ни к какому огорчению или подозрению ни малейшей причины не подано было, и потому грешно казалось и подумать, дабы столь гнусное и не токмо во всем христиаанстве, но и между варварами недозволенное и мерзостное употреблено было средство к произ-ведению в действо столь подлого и безбожного предприятия на неповинную жизнь многих человек. И потому для того, дабы лиш-ние люди не ходили в поварню, учрежден был при оной караул из солдат дезертиров; а в прочем все известия, яко невероятный, оставлены без уважения и совсем преданы забвению. Но как вышеозначенной дезертир Итальянец пред несколькими днями явился на Цетине, желая вступить в службу, то познакомился он с слугою одного из Российских офицеров и старался тесную свести с ним дружбу, тем больше, что слуга оной был Итальянец родом. Ежечасное свидание и обхождение, каково между собою имели сии новые приятели, подало случай солдату приметить в слуге неудо-вольствие против его господина; и потому, сожалея о своем друге, советовал он ему отмстить обиду сердитому хозяину, а именно поднесть в питье или в кушанье один порошок, которой он при себе имеет. Слуга хотя был чувствительно тронут злостию такого совета, еще более потому, что все офицеры имеют общий стол с его сия-тельством, однакож на предложение притворно согласился; а солдат в глубокой доверенности дал ему с порошком бумажку, которая потом и объявлена. По взятии под арест солдата, выбросил он из карманов еще несколько порошков и разсыпал оные на землю, дабы тем меньше изобличен быть мог в своем злом умыш-лении.
Таким образом Провидение, защищая непорочность, отвратило смертоносной вред и открыло изготовленное уже к тому безбожное opyдие.
19-го. Речанской нагии Черногорцы, пришед на Цетину, прине-сли одну голову, которую они, по сказкам их, отсекли Турку сошедшись с ним на границе, а по уверению Черницких жителей отрублена оная одному из христиан.
20-го. Черногорский губернатор, имея жительство свое в селе, называемом Негош, разстоянием четыре часа от Цетинского монастыря, просил его сиятельство о посещении его дому по причине случившейся в тот день его, губернатора, свадьбы. По беспокойной и трудной дороге, по которой во всей Черной Горе с великою нуждою, едва пешему, пройтить можно, отправился его сиятельство поутру, в восьмом часу, с тремя офицерами, в провожании нескольких Славонцов и Черногорцов. В половину дороги сделал его сиятельству встречу сам жених-губернатор и проводил до Негоша, куда и прибыли в полдень. Спустя несколько времени, привезена была из другова села невеста, называемая по здешнему новица, в провожании нескольких человек из родствен-ников обеих сторон. Помянутая новица, имея всегда закрытое лицо, с распущенным знамем проведена была в приходскую цер-ковь, где неискусный поп, по невежеству своему, едва мог прочесть в книге Форму свадебного церемониала, а более наблюдая обычай земли, нежели церковной обряд, венчал жениха с невестою, не открывая завешенного ее лица, которого еще и сам жених не мог видеть. По окончании церковной церемонии пошли новобрачные, в провожании родственников и гостей, в женихов дом, где имели стол по Черногорскому обычаю; а потом продолжалась музыка на здешнем инструменте, которой похож на деревенской Русской гу-док с одною только толстою из конских волос натянутою струною; при такой музыке припеваны были песни старинные, военные гру-бым и жалостным тоном, каков один только есть общий всем Славянским народам.
Нескладная инструментальная и вокальная музыка, а особливо содержание кровопролитных древних баталий в песнях нимало не препятствовали в скачке, которую одни мущины продолжали в кругу, прыгая по примеру Турков. Компания столь весела была, что и сам митрополит Савва, не взирая на семидесятилетнюю ветхость и дряхлость своих ног, почтил сию свадьбу в числе прочих скачу-щих духовных его детей переональным своим прыганьем; а cиe, по обычаю земли, не делает здесь ни малейшего зазору и непри-стойности. В протчем во всю ночь продолжались попойка, музыка и песни, а новобрачная новица ночевала в особливой избе между двумя своими родственниками, без всякого свидания с своим мужем; a сие делается чрез несколько ночей сряду, пока родст-венники разойдутся по домам и оставят новицу в доме ее мужа.
Черногорцы, яко Турецкие подданные, принаравливаясь обыча-ям своих владельцов, многие обряды приняли себе за закон; и потому Черногорец, желая жениться, не должен свататься сам собою, а cиe право имеют только ближние его родственники, кои делают сговор, не объявляя жениху о невесте, так что он не может ее видеть, пока не венчается и не кончатся все принадлежащая к свадьбе Черногорской принятия во обычай церемонии.
21-го, в четвертом часу по полудни, прибыл его сиятельство из Негоша обратно в Цетинской монастырь.
22-го числа, яко в торжественный день коронации Ее Импера-торского Величества, по окончании литургии отпет был благодар-ной молебен, а служение оного имели патриарх Василий и митрополит Савва с двумя священниками без диакона, а вместо оного читал обыкновенную ектению патриарх, не выходя из алтаря. Митрополит Савва также остался в алтаре, делая возгласы попеременно; неискуство таково, примеченное в священнослуже-нии сих двух святителей, весьма ясно доказывает, что они оба во отправлении церковного служения, по знатности чинов их, не часто упражняются.
23-го, по вкоренившемуся здесь предательству, измене и тайной с Турками переписке не могло утаено быть усердие Саочан, кои в верности Российскому двору присягу учинили и протекциею его обнадежены были. Скутарский паша, будучи обо всем том уведомлен, собрал несколько Турков и уже готов был учинить на них нападение; но как от его сиятельства помянутым Саочанам выдано было потребное число свинцу и пороху и распоряжен скорой в нужном случае сикурс; а при том Римского исповедания Бердяня, называемые Клименты, неохотно Турецкую сторону принять желали: то паша, не полагая надежды на малое число при себе находящихся Турок, оставил без действия принятое намерение.
24-го. Пребывание его сиятельства между единоверными усердными Черногорцами с немалою было сопряжено опасностию собственной его жизни: новые ежедневно с разных сторон доходящие слухи извещали, что одни приготовляют отраву, а другие чрез подкупы и ласкательства стараются о предательстве в неприятельские руки и о зажжении пороху, чего по беспутному самовольству, ветренности и лакомству к деньгам весьма легко от жителей и ожидать надлежало. Примеров таких было у них множество. Изгнанный из отечества своего и с Сербского престола патриарх Василий, надеясь в Черной Горе найтить себе убежище, имел здесь свое пребывание; но как Турки, желая получить его голову, посулили за оную несколько мешков денег Черногорцам, то сия сумма весьма чувствительно поколебала их благочестие. Двадцать четыре человека православных жителей, пришед ночью к помянутому патриарху, объявили ему свое намерение об отдаче его Туркам; и как нимало не сумневался он об исполнении предприятия столь безчеловечных предателей, то, сперва увещевая их пастырским наставлением, угрожал по чину своему проклятием. Но как все cиe тщетно было и бесполезно, то сей несчастный apxиepeй, вынув животворящий крест, пал на колени пред духовными своими детьми и у ног их с горшими слезами просил о пощажении бедственной его жизни. Когдаж и такое жалостное его состояние нимало не могло смягчить суровости и жестокосердия сих христиан, то патриарх, видя, что сей род людей не умягчится ни слезным молением, ни крестом, отдал все свои деньги пятдесят четыре цекина, и сим средством едва удалось ему сохранить свою жизнь в ту ночь, а на другой день бежал в приморье, в село Майну и несколько дней тамо спрятан был в дому одной вдовы, которая ложными об нем клятвами запиралась пред теми, кои неодно-кратно и туда его искать приходили. Как сей, так и сему подобные в прошлом году случившееся примеры, а при том и самой образ жизни и поступок непостоянного народа подали его сиятельству весьма справедливую притчину к подозрению и принудили при-нять нужные предосторожности; почему несколько пудов пороху, которой в мешках содержан был в монастыре внизу той комнаты, в которой его сиятельство имеет пребывание, приказано было пере-нести во отдаленное от монастыря пустое строение и приставить караул из осми человек Славонцов, на которых верность надежнее положиться можно. Вышеозначенного числа, уже в час пополу-ночи, караульной, усмотря одного человека, которой подходил к тому месту, где содержался порох, спросил его: кто он таков? На сей спрос ответствовал ему тот неизвестной, что он Черногорец и идет домой на Цетину; а когда караульный требовал, дабы он подошел к нему, и сие повторяя неоднократно угрожал за ослушание выпа-лить по нем из ружья, то неизвестной бросился в сторону бежать; и хотя караульной сделал два выстрела, однакож тот ушел за камни.
25-го. От Вердянского воеводы Ильи Дрекаловича получено письмо, которым он, уведомляя его сиятедьство о том, что Турки, при нынешних сумнительных обстоятельствах, не хотят отпустить пленных на выкуп, советует притом о завладении каким либо Турецким городом, дабы чрез то ободрить соседних христиан.
26-го. Один из Венецианских дезертиров явился на Цетине; но как на него учинена была жалоба в покраже денег и некоторых вещей, а притом и в продерзостях против своего командира в надежде принятого намерения к побегу, то, дабы как сей, так и сему подобные бездельники не ласкали себя впред безопасным в Черной Горе убежищем, приказал его сиятельство помянутого дезертира посадить в тюрьму и, сыскав покраденные вещи, кои уже были распроданы, отправить его в Катаро, с тою однакож кондициею, дабы ему сохранена была жизнь, хотя дезертир за воровство и за продерзость, учиненную пистолетным на своего офицера выстре-лом, по строгости законов, и заслуживает жестокость безщадного наказания.
28-го. Черногорской уроженец из Черницкой нагии Михаило Христович находился в Венецианской службе более двадцати лет, а чрез столь долгое время, имея обхождение с другою нациею и служа на кораблях, имел случай побывать в Англии и других государствах, и чрез то природную его отечеству суровость и непостоянство переменил на порядочную жизнь, пристойную здравому разсуждению, почему и дослужился до сержанта в Далмаских полках; слышав, наконец, о приезде Российского генерала с офицерами в Черную Гору, оставил Венецианскую службу и явился на Цетине с тем намерением, чтоб иметь ему случай, при нынешних военных действиях, оказать верность и усер-дие к Российскому двору.
29-го, в разсуждении не столь удачных успехов, какими ласкала себя при начале войны Отоманская Порта, все соседние Турки не делают еще и поныне никаких приготовлений к нападению на Черную Гору. Небольшее их число в Албании и Герцеговине кажется им недостаточным быть к такому предприятию; а Босняки, по дошедшим слухам, беспокоятся собственным неудовольствием по причине требуемых из Бошнии войск против Российской армии. При таком Турецких дел состоянии неусыпное его сиятельства было попечение как в ближнем соседстве, так и во отдаленности живущих христиан, Албанцов и Герцеговцов обнадеживать Высочайшею Российского двора протекциею и помощию и склонять их к принятию оружия против неприятеля. И хотя на такое обнадеживание и ответствовано было общим христиан усер-дием и готовостию, однакож жестокие казни и варварские Турков за малейшия подозрения наглости и тиранства удерживали сих бедных единоверцов от предприятия; а притом страх и отчаянность не дозволяли утесненному народу оставить их жилища и жертвовать жизнию своих жен и детей, тем больше, что они не видят еще в Черной Горе столько сил, сколько бы к защите и подкреплению их достаточно было. Напротив того, Черногорцы, не взирая ни на какие от его сиятельства запрещения, ежедневные продолжая в жилищах соседних христиан грабления и воровство, лишают их последнего пропитания, не разбирая ни закона, ни человечества; а такие зверские Черногорцов поступки и разбой-ничества в несчастных соседах столь сильное причиняют отвращение, что они не меньше опасаются Черногорцов, как и Турков, своих мучителей, и сего варварства, грабления и разбоев никакими способами прекратить не можно. Зарецкой нагии жители, составя разбойничью шайку, пошли в Герцеговину и близ города Никшичей заняли овец до осьми сот; и как с сею добычею возвращались они в Черную Гору чрез Плешивецкую нагию, то жители оной удержали некоторую часть добычи под тем видом, дабы возвратить тот скот бедным хозяевам, кои, по ближнему их соседству, были им знакомы. И сей поступок столь сильную между обеими сторонами произвел наглость, что одна нагия против другой намерена была неприятельское употребить сражение, которое конечно междоусобным решилось бы кровопролитем и убийством, естьлиб его сиятельство не упредил заблаговремянно сего злобного намерения письменными запрещениями, коими едва укротилось развращенное необузданного народа самовольство и зверская жестокость.
30-го, продолжающиеся Венецианских солдат побеги почти ежедневно умножали в Черной Горе число дезертиров, так что уже было их до девяноста человек; но как оные все без ружья, мундира и обуви, а притом столь мало к войне способны, что никакова от них успеха ожидать не можно, а в разсуждении тесного в Цетинском монастыре места и осеннего времяни нельзя их в деревнях расположить по квартирам по беспутному Черногорцов упрямству, кои о том упредили уже представлениями с жалобою: то помянутые солдаты больше были в тягость, нежели служили к какой либо пользе. Его сиятельство, соображая время со обстоя-тельством дел и не находя никакой нужды в числе таких дезертиров, заблагоразсудил отправить их в Катаро, и чрез то самое тамошним правителям доказать непорочность своих поступков против Венециан, тем больше, что и к побегу дезертиров не подано было ни малейшего повода. Отправление cиe учинено без всякого солдатам насилия, а только приказано было обнадежить их, что они за побег не будут наказаны, есть ли охотно пожелают возвра-титься к своим командам. Двадцать восемь человек на cиe согласи-лись и с одним Петровицким жителем и несколькими Черногор-цами, по письменной от мaиopa Розенберга записке, отправлены в Катаро. Что же касается до содержавшегося под арестом солдата, по причине злостного его намерения, каково открылось данным от него порошком: то хотя оной и изобличен был другими солдатами в убийстве пред тем одного солдата в Далмации, однакож его сия-тельство, довольствуясь благовремянным открытием сего столь безбожного орудия, заблагоразсудил, по великодушию, оставить cиe дело без дальной оголоски и отмстить одним только презре-нием, какова сей мерзостной в христианстве поступок заслуживает, и приказал сего солдата отправить при сем случае в числе других дезертиров. Помянутая отсылка солдат учинена по отзыву Катар-ского проведитора, которому и оказано было от его сиятельства согласное с просьбою его снисхождение.
1-го Августа, при переезде князь Юрья Володимеровича из Ита-лии в Черную Гору, посажено было на корабле в Семигалии до двадцати человек Славонцов, Венецианских подданных, кои пожелали вступить в Российскую службу с тем намерением, дабы оные, в случае надобности, могли быть употреблены к морским судам, к чему они чрез несколько лет прибрели уже некоторую спо-собность. И по приезде в Черную Гору казалось, что не было даль-ней нужды удержать тамо помянутых Славонцов, но в самой день приезда усмотрено было в Черногорцах столь беспутное самоволь-ство и беспорядок, что за выгрузку из трабакуля пороху и свинцу и за перевоз оного без стыда они требовали денежной платы; и хотя за все то награждены были достаточно, однако перевозка столь медлительна и беспорядочна была, что на многих местах по дороге разбросан был порох и свинец, где и оставался оной более десяти дней; наконец, несколько мешков и боченков с порохом и несколь-ко кусков свинцу не явилось на месте, так что знатная часть оного раскрадена в перевозке; и как его сиятельство простил воровство одному из тех, у кого украденный нашелся порох, то уже ни один из его товарищей не признался в воровстве и похищеного не возвра-тил.
Такой безчестный поступок открыл потом и другия негодные Черногорцов свойства, яко то лукавство, обман и чрезмерное к деньгам лакомство, так что съестные припасы почти тройною це-ною покупаемы были, а притом непостоянство, ветренность, меж-доусобная ненависть и необузданная наглость весьма сумнитель-ную подавали надежду положиться на наружную их верность, и сии понудительные причины принудили его сиятельство удержать при себе Славонцов и поручить им нужные караулы. Граф Войнович, которому надлежало отправиться в Ливорно для репорта графу Орлову, равномерно оставлен в Черной Горе, в разсуждении как искусства его в Иллирическом диалекте, так и известного усердия к службе и совершенной способности к отвращению непредвидимых худых следствий, каких от дерзкого и непостоянного народа ожи-дать должно. Самое время доказало, сколь нужны и необходимы были в таком случае принятые его сиятельством предосторож-ности, когда зверской и неслыханной в христанстве образ жизни сих единоверцов час от часу открываться начал; никакие советы и увещания, ни письменные объявления не могли в непостоянном сем роде истребить того беспутного мнения, какое оный сумаз-бродно затвердил о Степане Малом, безстыдно разглашая слухи, что его cиятельство, имея всегда тайное с ним свидание, ничего не делает без его совета; а сии безумные уверения нимало не сходны были с тою их яростию и бешенством, с которыми обще все Черногорцы пред тем кричали, чтоб Степана Малова повесить как обманщика, самозванца и возмутителя покоя. Продолжающаяся ежедневно наглости, воровства, грабительства, разбой и притом тайная с Турками переписка обо всем том, что в Черной Горе происходит, ничего иного не обещали, кроме худых и несчастных следствий, а ко отвращению оных весьма мало оставалось надежды, и ко учреждению какова либо порядка и правосудия сколь ни прилагал его сиятельство старания и трудов, однако в необуздан-ном народе тщетны оные и бесплодны, и не могли удержать безче-ловечного стремления к грабительству и раззорению как собст-венных сограждан, так и в соседстве живущих несчастных едино-верцов. Ласковое его сиятельства с Черногорцами обхождение и благосклонные приемы награждаемы были хитростию, обманом и лукавством, а человеколюбие и щедрота, оказанная в выкупе плен-ных невольников, открыли только неблагодарность и показали, сколь далеко простирается их несытое к деньгам лакомство. Митрополит Савва, при всей дряхлости своей, ласкательствуя притворно его сиятельству низкими поклонами, а в самом деле будучи совершенно преданный шпион Венецианской стороне, не мог, наконец, скрыть душевредных своих мыслей, клонящихся к возмущению непостоянных Черногорцов. Когда Черногорской сердарь и с ним другой князь села Данило, по принесенным на них от Саочан в грабительстве и побое жалобам, явились на Цетине для ответу: то помянутой митрополит, зазвав к себе сих начальников (из которых один был родной его племянник Моисей Пламенац, сделавшийся из приходского попа сердарем; а другой, будучи явный злодей и предатель, имел двоюродного брата Турка, природного Черногорца, секретарем при Скутарском паше) между многими нескладными своими разговорами безразсудно сказал им и то, что Poccийские господа приехали в Черную Гору навесть нам Турецкую войну, а чрез то раззорить нас и погубить самих себя. Довольно уже было для Черногорцов сих возмутительных слов, которые в скором времяни произвели и другие опасные слухи, чтоб отдать Туркам всех тех, кои не рождены в Черной Горе. A cиe подтверждалося еще и тем подозрением, что Катунской нагии жи-тели, кои питаются одним только воровством, граблением и раз-боем, при раздаче на все нагии пороху и свинцу, никогда оного принять не хотели, извиняясь тем, что они в порохе не имеют ника-кой нужды, а в самом деле отзывались, что нет им причины воору-жаться против Турков, когда оные им никакова зла не желают. При таких злостных обманах беспутная наглость, с какою сии Катунцы умыслили на Цетинской монастырь учинить нападение, дабы разбойническою рукою освободить своих товарищей, содержав-шихся тамо под арестом по причине дуеля, довольно явные подает опыты, чего от таких разбойников ожидать должно. До тридцати человек собралось их пред полуднем, и притед к монастырским воротам, сели у дверей при самом входе в монастырь, имея каждой из них заряженное ружье; между тем, высматривая способность и время, продолжали тихо свои разговоры, а потом все вдруг, вскоча на ноги, взведь ружейные курки, наложили на полки пороху и уже готовы были ворваться в монастырь, как, нечаянно усмотря сие, граф Войнович бросился им на встречу и удержал их стремление; а смелость и дерзновение, с каким учинил он выговор, привела их в робость. И сие дарование столь природно всем обще Черногорцам, что сии храбрые трусы отошли прочь и разбрелись по домам, и таким образом отвращено разбойническое умышление, которое могло бы произвести кровопролитные действия.
Сии и сим подобные Черногорцов поступки соображая со обстоятельствами дел, его сиятельство старался все возможные употребить средства к предупреждению печальных приключений; а в прочем предпринял до времяни сохранять великодушие и сносить с терпением час от часу умножающееся беспокойство, которое казалось больше быть тем чувствительно, что со всех сторон с опасными сопряжено было предприятиями. По вероятным подтверждениям несумнительно было с Венецианской стороны безбожное злоумышление о истреблении жизни отравою; а сие тайное злодейство угрожало опасностию более, нежели со оружием в руках явный неприятель. Турецкие подкупы и посулы ласка-тельствовали Черногорскому лакомству, дабы зажечь порох и Российских офицеров отдать неприятелю в руки, что в безчело-вечном народе легко последовать могло, когда прошлогодские примеры доказывают тому возможность во учиненной наглости патриарху и Степану Малому в самое то время, когда, все Черногорцы, отдавая ему всепресветлейшие титулы, признавали его за такова, когда таким его называли.
Двадцать мешков денег, обещанных от Турков, столь сильно бес-покоили христианскую их совесть, что они пришли в монастырь, называемый Ловте, где Степан Малый обыкновенно имел свое пребывание, откудова ласкательством и обманом вызвав его на поле, сделали на оном цыркуль и, севши все на землю, посадили Степана Малого между собою в средине, дабы, таким образом препроводя всю ночь, отвесть его на другой день поутру к Турецким границам и отдать Туркамъ по уговору. Степан Малый, не могши от такова предательства избавиться, принужден был, наконец, отдаться на волю верных своих подданных. Правду сказать, что они, имея его в руках, могли бы отрубить ему голову; однако коры-столюбие не допустило их поступить на сие убийство, тем больше, что одна голова показалась бы сумнительна Туркам и в обещанных деньгах могла бы произвесть затруднение; а сие единственно было причиною, что Черногорцы желали сохранить жизнь своего владе-теля, нимало не разсуждая о той нечаянности, которая их вдруг ли-шила сладкой надежды к получению Турецких мешков, кои уже считая собственными своими, препроводили несколько часов ночи на Ловтинском поле; а между тем столь крепко все уснули, что Сте-пан Малый, вышед из средины спящих, бежал в один монастырь и у тамошнего игумна тайно крылся чрез девять месяцов по день приезда его сиятельства в Черную Гору.
Продолжающиеся притом непрестанно как к Туркам, так и к Венецианам сообщения и переносы час от часу подтверждали несумнительное предательство, так что Черногорцов не меньше как и самих Турков опасаться надлежало; а между тем частые с Вене-цианской стороны пересылки, приезд Турков в Кастельново, вза-имные сношения и договоры и по оным обещаемые от Венециан вспомогательные суммы денег и потребное число нужных вещей, к нападению на Черную Гору, очевидно уже и неминуемою угрожали опасностию.
Сии крайности принудили его сиятельство искать последних средств ко избежанию столь варварского предательства и безчест-ного плена, сопряженного с опасностию жизни; и хотя все способы тем больше казались невозможными, что число людей до пятидеся-ти человек простиралось, однако его сиятельство принял твердое намерение выехать из Черной Горы и со всеми офицерами и людьми переехать в Италию и, не смотря на беспрестанные при бе-регах Катарского залива разъезды Венецианских галер и Дульцини-отских тартан, заблагоразсудил отважиться на отчаянность, пола-гаясь единственно на Провидение, когда уже от человеческой руки никакой помощи ожидать не было надежды. В таком намерении, проведав его сиятельство о продаже одного трабакуля у одного из Пастровицких жителей, предприял оной купить посредством постороннего человека, дабы тем больше скрыть намерения тайну. Сия коммисия поручена была графу Войновичу с тем наставлени-ем, дабы оной, передевшись в матроское платье и взяв одного из Славонцов, отправился в Кастельново в свой дом, где, он, имея зна-комство с своими одноземцами, не трудно может сыскать одного из капитанов, надежного человека, препоручить ему покупку на его имя трабакуля, сделать договор и согласиться о времени и месте, когда все в готовости будет. Реченный граф отъехал из Цетина сего числа для исправления помянутой коммисии.
2-го, посыланный в Катаро, при отправлении дезертиров, Пастровицкой житель Марко, возвратясь оттуда, репортовал, что помянутые дезертиры приняты от проведитора сообщением за побег их прощения, и что он за присылку тех солдат, благодаря его сиятельству, признает сию благосклонность за особливое одолже-ние. При таких же наружных учтивостях и комплиментах изъяс-нился реченный проведитор в письме своем и о том, что обсто-ятельства времени не дозволяют свободного чрез Катаро пропуску тем офицерам, кои бы от его сиятельства в Италию посыланы были, и сие письмо служило на то ответом, каково о непропуске подполковника Герсдорфа с приезду в Черную Гору к нему писано было.
3-го. Непрестанные грабительства и насиия Черногорцов и междуусобные ссоры и по оным приносимые жалобы и беспо-койства принудили его сиятельство, из разных нагий выбрав нес-колько начальников, учредить на Цетине, суд, который решил бы помянутые жалобы; почему из Зарецкой нагии явились несколько человек, кои по общему выбору жителей отправлены были.
4-го. Турецкие подданные, живущие близ города Жабляка, явясь на Цетине., просили его сиятельства, дабы украденные Черногор-цами у Жабицкого паши лошади повелено было возвратить, в разсуждении той опасности, какой бедные христиане подвержены быть могут от наглости и мщения Турков; но как возвращение разграбленных или украденных вещей Черногорцы почитают за несносную обиду, а притом лошади принадлежали Туркам, а не единоверцам: то сие дело и оставлено до времени, с тем притом обнадеживанием, что, в случае на кого либо от Турков за украден-ные лошади нападка и притеснения, оные конечно возвращены быть имеют.
5-го. Граф Войнович, возвратясь из Кастельново, репортовал, что он нашел тамо капитана столь надежного человека, что на вер-ность его как в покупке трабакуля, так и во всем прочем совер-шенно положиться можно, и что вся сия важная коммисия им, графом Войновичем, с таким благополучным исполнена успехом, каково принятое его сиятельства требует намерение.
6-го. Катунской нагии сердарь Вукотич присланным к его cиятельству письмом доносит об учинившемся в ведомстве его смертоубийстве при случае воровства: когда один у другого украл овцу, то хозяин овцы, не знав вора, на дороге застрелил другова из ружья. По сему доношении поведено было привесть убийцу немед-ленно к суду; но оный не сыскан, потому что все смертоубийцы обыкновенно бегут к Туркам и тамо магометанской принимают закон, оставляя на мщение и жертву детей своих и родственников, которые должны будут платить двумя или девяносто цекинов деньгами, как узаконенною в Черной Горе ценою за убийство Черногорца; однакож весьма редко решится оное ценниками, а всегда почти платится взаимным отмщением и кровопролитием.
7-го. По принятому его сиятельством намерении к выезду из Черной Горы, необходимо надлежало переменить место пребыва-ния, и потому, полагая причину сильные дожди осенью, а глубокие снеги и жестокую стужу зимою (которая, по высокому положении места в Цетине, гораздо прежде тамо, нежели в других местах начи-нается) объявил его сиятельство митрополиту Савве намерение свое о переезде в Черницкую нагию, в монастырь Бурчеле. Помянутый митрополит, по шпионству своему к Венецианам, на-ходя больше способности к сообщению в Катаро переносов, по близости, предложил другой монастырь, называемый Станевичи, не в дальном разстоянии от города Будвы; а как cиe место способ-ствовало предприятию его сиятельства, то и намерение положено по совету митрополита туда переехать.
8-го. Содержащийся в тюрьме на Цетине Степан Малый, при пе-реезде оттуда, некоторое причинял затруднение, дабы перевод его с места на место скрыть от глаз сумасбродного народа, который по ветренности и непостоянству своему, увидя его, мог бы учинить какие возмущения и худые следствия. Для отвращения сего, прика-зал его сиятельство, в полночь, когда уже все спали, изготовить лошадей, снять караулы и, вывед из монастыря Степана Малого, отправить его в Станевичи с несколькими Славонцами, поруча капитану Пламенцу прилежное за ним иметь смотрение; и cиe учинено столь тихо и сокровенно, что о сем переводе никто из Черногорцов узнать не мог.
9-го. В одиннадцать часов пред полуднем, отъехал его cиятель-ство из Цетинского монастыря с находящимися при нем штаб и обер офицерами, в провожании Славонцов и Венецианских солдат, коих до пятидесяти человек считалось; при том следовали патриарх и митрополит Савва с несколькими монахами и их людьми. Весьма жаркой день умножал трудность пути в сем переезде, которой продолжался до двух часов по полудни. Нужная при сем случае, предосторожность, какова принята была о Степане Малом, открыла слепое Черногорцов безумие и ветренность. Оставленный по отъ-езде его сиятельства на Цетине унтер-офицер Акиншин и несколь-ко людей для перенесения пороху из отдаленного строения в монастырь и притом стоявший на карауле солдат у дверей той каморки, в которой Степан Малый содержался, делали наружной вид, будтобы он еще тамо оставлен был до времяни. И как Черно-горцы не имели никакова сведения о том, что прошедшую ночь со арестантом последовало, и одна наружность утверждала несумни-тельную их догадку: в таком намерении Цетинской воевода, который лукавством и обманом всегда старался уверять об отличной своей верности и усердии, пришел в Цетинской мона-стырь с немалым числом своих товарищей и, желая видеть Степана Малого, требовал, дабы он к нему допущен был; но как помянутый унтер-офицер Акиншин на сие не согласился, то сие столь сильно огорчило воеводу, что он, имея при себе до пятидесяти человек своих родственников, конечно осмелился бы ворваться насильно, естлиб между тем не отперли дверей пустой уже каморки, для поклажи в ней пороху, где, воевода, не нашед Степана Малого, вскричал, как сумашедший, что теперь уже Черногорцы погибли, а потом с крайним сожалением просил уведомить его, где Степан Малый находится. Такое сумасбродное в Черногорцах о Степане Малом слепо затвердевшееся мнение весьма легко могло бы произ-весть смятение и наглость, естлиб к предупреждению оных не упо-треблена была необходимо нужная предосторожность.
10-го. Катунской нагии жители, первейшие из Черногорцов воры и разбойники, присвоив себе право грабительствовать и пи-таться разбоями, сошедшись с Венецианскими подданными Риза-ниотами, убили из них одного при разбойнической добыче; такое смертоубийство хотя и требовало по законам жестокой виноватым казни, но как между тем Ризаниоты убили за то двух Катунцов, то по Черногорской справедливости тем самим и решено сие дело безобидно.
Того ж числа престарелых лет женщина, весьма тиранскими по-боями измучена и окровавлена, пришед в Станевичи, приносила жалобу на князя села Депило в грабительстве, побоях и раззорении целой небольшой деревни, состоящей в ближнем с Черною Горою соседстве, где, одни только бедные христиане жили. Сын помяну-того князя, собрав разбойническую шайку и считая всех тех Турками, кои живут в их подданстве, учинил на оную деревню нападение, разграбил имения жителей, изувечил бедных женщин, зажег наконец жилища. Один Черногорец, из числа сих разбойни-ков, имея тамо родную сестру в замужестве, забрав все ее пожитки, сам прежде других зажег разграбленный дом. Такое и между варва-рами неслыханное безчеловечие в одной только Черной Горе назы-вается добычею.
С крайним сожалением услышав его сиятельство о сем безбожном поступке, тотчас приказал разграбленное немедлен-но возвратить, а, самому князю с сыном явиться для ответу в Стане-вичах.
11-го. Уже тому несколько дней миновало, как с вероятным подтверждением доходили слухи, что Скутарский паша, имея нес-колько тысяч войска в готовости, еще дожидается Бошняков, и что когда все сии войска соберутся, то он конечно предпримет на Чер-ную Гору учинить нападение; а притом морские разбойники Дульциниоты, имея у себя собственный помянутого паши воору-женный тартаны, делают непрестанные в море разъезды. Три из оных тартан знатной величины усмотрены в шестом часу поутру близ города Будвы, кои, за тихостию погоды простояв до двух часов пополудни, удалились наконец ко Антиварским берегам.
12-го. Депиловской князь с сыном, явясь на Станевичах, изви-нялся пред его сиятельством в том, что он по принесенным на него жалобам в грабительстве и раззорении деревни не имеет никакова участия, ибо учинено оное сыном без его на то дозволения, в раз-суждении известных злодейств, изменены, предательства и других безбожных качеств, каковы гнусную составляют жизнь сего негод-ного человека. Хотя и весьма невероятно, чтобы он, будучи разбой-ник, не имел согласия и участия в разбоях сыновних; однако его сиятельство, сделав выговор сыну, приказал возвратить похищен-ное, а впред не делать подобных продерзостей.
Того ж числа в вечеру получены письма от его сиятельства графа Алексея Григорьевича Орлова.
13-го. По порученной пред сим графу Войновичу комиссии, ка-сающейся до покупки трабакуля и изготовления оного для выходу в море и для выезду из Черной Горы в Италию, с нетерпеливостию ожидаемое прислано, наконец, от капитана известие с тем объявле-нием, что он следующей ночи, близ города Будвы, на назначенном по уговору месте с трабакулем имеет ожидать пасажиров. Сие известие содержано было в глубокой тайне, и не делано к отъезду никаких приуготовлений, дабы чрез то не подать какого подозре-ния множеству шатающегося тамо народа. Тридцать три человека Венецианских солдат отправлено в Катаро при записке, и сие отправление поручено было случившемуся тогда в Станевичах томуж самому Пастровицкому жителю Марку, которой и пред сим употреблен был к отводу дезертиров. Впрочем весь день препро-вожден был тихо и спокойно, дабы тем способнее сохранить тайну принятого намерения, каково следующей ночи надлежало произвесть в действие; а сия наружность необходимо была нужна, чтоб ни малейшего о предприятии не подать подозрения митропо-литу Савве, которой по злости и шпионству своему конечно предуп-редил бы сообщить о том Венецианам. В разсуждении непримири-тельной злобы и ненависти сего древнего злодея и разбойников начальника к патриарху не можно было уже сему несчастному архиерею, по безчеловечным на него нападкам, избежать преда-тельства или убийства и не быть жертвою его неукротимости, естьлиб он остался в Черной Горе; то его сиятельство, единственно из человеколюбия, желая сохранить жизнь патриарха, приказал объявить ему о своем намерении и притом дозволить вместе с ним оттуда выехать, буде он на то согласится. Такое предложение с великою благодарностию принял патриарх, тем больше, что пребы-вание его тамо очевидно угрожало ему смертию. В пять часов в вечеру получено известие, что Черногорцы, собираясь числом до двух сот человек, намерены на другой день пройтить в Станевичи по той будто причине, дабы просить его сиятельство о перемене места своего пребывания, а естьли не будет на то согласия, то в таком случае принудить его к обратному в Цетину переезду; но как наступающей ночи оставалось весьма мало к исполнению такого намерения, то полученное о наглых сборах и разбойничьих Черно-горцов угрозах известие оставлено без всякого уважения.
Отъездом его сиятельства из Черной Горы должно было ре-шиться и задержание в тюрьме Степана Малого, о котором сумас-бродной народ слепо придержится и поныне того беспутного мнения, каково с начала затвердил, всегда представляя его себе таким, каким он глупым Черногорцам казался. Знатное жителей число, похваляя редкие сего бродяги качества, находило в нем притом и чудотворения силу. Его сиятельство, во все время пребы-вания своего в Черной Горе, употребляя все возможное попечение к исправлению сего развращенного народа, истощив все уже сред-ства ласки, щедроты и терпения, никаких более не мог дождаться из того плодов кроме неблагодарности, измены и предательства. И потому, не принимая уже никакова участия в невозможном поправ-лении сих без веры и закона людей, заблагоразсудил, освободя Сте-пана Малого, оставить его по прежнему и поручить легкомыслен-ного народа правление ветренному начальнику. В таком намерении приказал его сиятельство допустить к себе арестанта и, изобличая важность продерзостных его поступков, представлял ему силу и строгость законов, которые хотя по справедливости делали его ви-новным смертные казни, однакож оная ему упущена; и что притом за особливое почитает себе удовольствие его сиятельство тот слу-чай, при котором он мог сохранить ему жизнь, бывшую уже жертвою бешеного и разъярившегося тогда народа; а ныне, остав-ляя ему свободу, требует от него должного усердия и верности. Сте-пан Малый, признавая во всем свою винность, признавал и то, что он заслуживает смерти и, благодаря за оказуемое ему прощение и милость, клялся при том, что он с радостию потерять ее желает, где только случай найти может.
В семь часов призвал его сиятельство одного из тамошних мона-хов, которого должно было взять с собою для показания дороги к морскому берегу и объявил ему о своем намерении к отъезду, и что притом Степан Малый остаться имеет в Черной Горе начальником, с тем однакож приказанием, дабы никаких не чинил он митропо-литу Савве озлоблений. Впрочем приказано было помянутому мо-наху хранить тайну принятого намерения, дабы оное не предупре-ждено было каким либо шпионством.
В восемь часов с половиною приказано было от его сиятельства штаб и обер-офицерам изготовиться к дороге, а в разсуждении дальнего и весьма трудного пути не брать с собою никаких других, кроме необходимо нужных, вещей, дабы тяжесть оных скорому не препятствовала переходу.
Между тем изготовлен был ужинной стол, которой не долее получаса продолжался, а по окончании оно-го каждой спешил с торопливостью увязать несколько рубашек и других нужных мелочей; и хотя делалось сие с крайнею осторож-ностью, дабы таким приуготовлением не подать какого подозрения к догадке, однакож митрополит уже уведомлен был чрез своих шпионов, и у дверей своей комнаты без свечи дожидался, не говоря ни с кем ни слова.
Десять часов ровно делали определенное время к выходу из монастыря, откуда каждой должен был выходить порознь; все караулы сняты, а во всех покоях и на переходах свечи были загашены, дабы в темноте проходящих меньше приметить можно было.
Все Славонцы стояли уже в готовности, вышепомянутый монах был там же внизу; а Степан Малый, которого взять с собою прика-зано было, будучи выведен двумя офицерами, остановлен у ворот монастырских. Небольшое от оных разстояние делало то общее место. куда всем сойтиться и тамо дожидаться назначено было. Все сие как ни с крайнею происходило тихостю, однакож примечено было небольшим числом шатавшихся тамо Черногорцов, кои толь-ко на то спокойно смотрели. Все служители и другие случившиеся тамо посторонние люди сошлись в одно место, а потом тотчас и его сиятельство, вышед из монастыря, пошел не останавливаясь нимало. Положение места, на котором построен Станевицкой монастырь, столь высоко, что от горизонту более двух сот сажень простиралось и потому надлежало сходить вниз по крутым камням и перебежать великое разстояние. Ночь случилась весьма темная, а дороги не было никакой; густой туман покрыл горы, и тем самим не видны были лежащее под ногами камни, и потом дождь делал путь гораздо труднее; глубокие рвы смертным угрожали ударом, а терновые кусты, за которые в темноте каждой держался, раздирали руки падающих на вострые камни. Сей тяжкой и несносный путь хотя и скоро привел всех в слабость и крайне измучил, однакож страх и отчаяние умножали силу, дабы чрез ночь поспешить к бере-гу. Патриарх, при больном состоянии здоровья, едва не лишился жизни в сей мучительной дороге. Пять часов продолжался ход с камня на камень, пока наконец, следуя на голос Степана Малого, который служил провожатым и лучше других знал дорогу, вышли на Герблянское поле, где дважды перешед реку в брод, пошли сим весьма грязным полем, и чрез три часа потом, проходя тесный и трудные дороги, дошли уже на заре к морскому берегу босыми ногами. Сей мучительный переход продолжался восемь часов, и хотя оной с крайними сопряжен опасностями, однакож Провиде-ние всех сохранило, и никто не был изувечен.
14-го. В шесть часов по утру пришел его сиятельство к берегу, где небольшая лодка уже его дожидалась; тотчас с несколькими офице-рами переехал на трабакуль, которой в недальном разстоянии сто-ял в заливе на якоре, а другою лодкою перевозились люди, кои ко отъезду назначены были.
Граф Войнович, оставшись на берегу и обнадежив Черногорцов скорым обратно в Черную Гору приездом, объявил им Степана Ма-лого начальником, чем они будучи довольны, слепо тому покори-лись; а Степан Малый, приняв на себя важный вид повелительной власти, тотчас возвратился с ними в горы.
Переезд на трабакуль столь был скоропоспешен, что не долее как чрез четверть часа все, уже были на месте и ни малейшей никто не сделал остановки. Весьма была бы излишняя обстоятельная под-робность сего мучительного марша, который, превосходя всякое описание, несравненно больше превосходит вероятие; но оставляем несумнительную подлинность чувствовать тем только, коих несчас-тие наказало сносить тяжкие оного трудности.
Довольно сего, что офицеры, оставя свои багажи на разхищение разбойникам и будучи темнотою ночи, страхом и отчаянием гонимы по горам и скользким камням, падали в глубокие рвы и пропасти с жестоким и опасным ударом; откуда, помощию других таким же образом измученных спутников своих, вытасканы были с крайнею жалостию и отчаянием о их жизни; а сие несчастие, повторяя неоднократно удары, лишало их и силы, и чувств, так что, наконец, переехав на трабакуль и на оном находя некоторую безо-пасность измученным остаткам своей жизни, пали полумертвы, довольствуясь только тем, что сей лесной марш решил в Черной Горе пребывание и удалил от рук безчеловечных разбойников и предателей.
На сем наш репорт графу Орлову мы завершаем.
Майор Андрей Розенберг
ДЕВСТВЕННИЦА ИЗ ЛИВОРНО
Когда я вернулся в Ливорно, графа Орлова в своей резиденции я не застал. Мне сказали, что он поехал в Пизу с юной наследницей российского престола Елизаветой. От нежиданности я присвистнул. Эта новость ревности у меня не вызвала, скорее я даже почувство-вал радость за Лизу. Однако какой-то неприятный осадок от этой новости видимо все же был, потому что мне вдруг захотелось побыть среди людей.
Единственным моим знакомым в Ливорно был еврейский банкир Натан. Едва я переступил порог его конторы, как он позвал меня к себе в дом на обед.
В доме Натана за обеденным столом сидело около дюжины родственников, среди которых была его девяностолетняя мать и две дочери. Старшая, сидевшая рядом с мужем, была отталкивающе некрасива, зато младшая, лет двадцати, сразу же привлекла мое внимание. Лицом и фигурой она удивительно походила на Ели-завету. Вначале мне даже показалось, что передо мной сама княжна Тараканова, однако молодость, свежесть и здоровье отличали соч-ную иудейскую дщерь от болезненного выблядка Елизаветы Пет-ровны. Представляя мне свою младшую дочь, Натан сразу же сообщил, что Джессика обручена и что вскоре она должна выйти замуж за сына ювелира из Песаро, которого ни разу в жизни не видела.
- Как же вы сможете полюбить человека, которого никогда в жизни не видели? - спросил я.
- Влюбленность не относится к числу обязательных условий бра-ка.
Ответ Джессики вызвал восторг у ее древней, но бодрой бабки, а жена Натана призналась, что полюбила мужа только после рожде-ния первого ребенка.
После мясного блюда, как это принято у евреев, был подан суп. Он был без мяса, но изысканно приготовлен. Остальные блюда, в угоду мне, соответствовали традициям христианской кухни.
Вполне довольный обедом, я отправился в свою комнату, кото-рая оказалась просторной и уютной.
Утром Натан предложил мне оставить сорочки и белье прачке.
- Я поручил Джессике, - добавил он, - проследить за качеством стирки.
Я еще раз поблагодарил Натана за вчерашний ужин, слегка по-седовав на отсутствие среди блюд паштета из гусиной печенки.
Натан отметил, что в их семье гуcиную печенку никто не ест, кроме Джессики
- В таком случае, - cказал я, - разрешите пригласить вашу дочь на обед с гусиной печенкой и изысканным кипрским вином.
В то же утро я отправился к венецианскому консулу и купил у него дюжину бутылок «скопполо» и такое же количество кипрского муската.
Днем ко мне в комнату вошла Джессика и забрала предназна-ченное для стирки белье
- Отец велел мне сегодня с вами отобедать. Вы пригласили меня, потому что боитесь быть отравленным гусиной печенкой?
- Нет, я хотел бы умереть вместе с вами.
Джессика сделала вид, что не поняла значения моих слов и вы-шла из комнаты.
Я с вожделением смотрел ей вслед и подумал, что больше я те-рять времени не буду: либо она будет моей, либо я попрошу Натана, чтобы его дочь в моей комнате больше не появлялась.
Обедали мы в моей комнате. Приготовленная для нас порция печенки была не столь щедрой и мы с Джессикой быстро с ней справились. Кипрское вино тоже пришлось Джессике по вкусу.
- Это вино даже вкуснее печенки, сказала девушка и по блеску ее глаз было видно, что нектар кипрских богов оказывает на нее свое воздействие.
- Твои глаза разжигают в моей душе пожар, - сказал я. - Можно мне тебя поцеловать?
- Я пришла сюда не по своей воле, синьор. Отец велел мне вмес-те с вами обедать и я выполняю свой долг.
- Mогу ли я попросить твоего отца, чтобы ты была добра ко мне?
- Я думаю. что эту просьбу отец воспримет как оскорбление и не разрешит мне больше появляться в вашей комнате.
- А если он посоветует тебе не быть столь щепетильной.
- Я не посмею ослушаться отца, но я его возненавижу.
Это заявление убедило меня в том, что борьба будет нелегкой. Мы молча доели всевозможные паштеты, запив их вином.
Ужинать я отправился к венецианскому консулу. Вернувшись домой около полуночи, я застал всех уже спящими, кроме служан-ки. Дав ей щедрые чаевые, я пытался расспросить ее о деталях жиз-ни Джессики, но ничего толкового не услышал: видимо, чаевые Джессики были щедрее моих.
Утром Джессика принесла мне в комнату горячий шоколад и уселась на моей постели. Близость ее бюста привела меня в полуоб-морочное состояние.
- У тебя великолепная грудь!
- Как у всех девушек моего возраста.
- Один вид твоего бюста доставляет мне наслаждение.
- Я рада, что могу доставить вам удовольствие, не нарушая своих моральных принципов.
Произнося это, она остановила взгляд на золотой булавке, кото-рой я застегивал жабо своей сорочки.
- Тебе нравится эта булавка?
- Какая изящная вещица! Это чистое золото?
- Да, и это придает мне достаточно смелости, чтобы подарить ее тебе.
- Спасибо, синьор, но я не могу принять ваш подарок. Если деву-шка не готова отдаться мужчине, она не в праве принимать от него подарки.
Я предложил Джессике поужинать со мной.
- Я стараюсь не ужинать. Полный желудок мешает мне заснуть.
Однако вечером она вновь пришла в мою комнату и принесла горячий шоколад. Она опять села на мою постель, но наслаждаться видом ее бюста было уже невозможно: eе плечи покрывал шелко-вый платок.
-Почему ты решила прикрыть плечи? Ты хочешь лишить меня невинного удовольствия?
- Я вовсе не думала об этом... У меня не было времени привести себя в порядок и надеть корсет.
- Стало быть ты боишься, что естественный вид твоего бюста бу-дет не столь совершенным?
Джессика молчала.
-Хочешь я покажу тебе изображения самых прекрасных женщин на свете?
Джессика равнодушно пожала плечами.
Я протянул руку к портфелю, в котором хранил эротические гравюры и вынул оттуда изображение обнаженной женщины, ле-жащей на спине и мастурбирующей. Джессике я показал только верхнюю часть гравюры, прикрыв нижнюю половину носовым платком.
- Я не вижу ничего особенного в фигуре этой женщины, - ска-зала Джессика. - Зачем вы прикрываете картину платком?
- Tам изображено нечто непристойное. Я не хочу, чтобы ты это видела.
Джессика одернула платок и расхохоталась.
- Ничего особенного я здесь не вижу. Так делают все девушки, пока не выйдут замуж.
- И ты тоже?
- Да, когда я чувствую в этом потребность. После этого я сразу же засыпаю.
- Милая Джессика, твоя откровенность сводит меня с ума, и ты это прекрасно понимаешь, поэтому прошу тебя или будь добра ко мне, или больше не появляйся в моей комнате.
- Хорошо. Отныне мы будем встречаться только за обедом. А пока покажите мне остальные картины.
Она долго и внимательно разглядывала мою коллекцию эроти-ческих гравюр Аретино, то и дело возвращаясь к уже просмотрен-ным изображениям. Потом, аккуратно сложив листы, отложила их в сторону.
- Очень милые гравюры, прекрасно выполненные, но порядоч-ная девушка не должна их долго разглядывать, поскольку они вы-зывают сильные эмоции.
С этими словами она села ко мне спиной и стала листать стояв-шую на окне книгу.
Вскоре ко мне пришел парикмахер и Джессика удалилась в свою комнату.
Ночью мне не спалось. Я думал о том, что несправедлив к этой чистой и искренней девушке. Разве она виновата в том, что она меня не любит? Надо прекратить мучить себя и искушать ее невин-ность, и срочно уехать. C этой мыслью я готов был уснуть, но мне понадобилось срочно спуститься вниз, в туалетную комнату.
Возвращаясь из уборной, я заметил в одной из комнат второго этажа свет. Это была обычно пустующая комната, рядом со спаль-ней Джессики. Громадная замочная скважина старинной двери позволила мне детально наблюдать все, что там происходило. На полу, устланном персицким ковром, Джессика занималась любо-вью с каким-то блондином, скрупулезно повторяя те позы, которые были изображены на моих гравюрах.
Утром в порту мне сказали, что ближайшее судно в Триест будет только через три дня. Я вернулся в свою комнату, презирая себя за наивность и доверчивость. Женщины типа Джессики довольно час-то встречались в моей жизни. Нечто подобное мне пришлось пере-жить в Женеве, Лондоне и даже Венеции, но наглая еврейка из Ли-ворно превзошла их всех.
В десять утра Джессика принесла мне шоколад. Она была в хорошем натроении, и я тоже пытался изобразить на лице весе-лость. Спокойным тоном я рассказал ей все, что видел этой ночью. В конце своего рассказа я выразил надежду на то, что ночью она придет ко мне не только для того, чтобы утолить мою страсть к ней, но и для того, чтобы обезопасить себя от распространения поро-чащих ее слухов.
- Я не могу оказать услугу, о которой вы меня просите, потому что не люблю вас, - произнесла Джессика спокойным и уверенным тоном. - Что же касается выдачи моей тайны, то я уверена, что вы этого не сделаете: у вас не хватит духу. Если же я в вас ошибаюсь, то тем лучше: пусть родители узнают о моей двойной жизни, мне на-доело скрываться. Я влюблена в христианского юношу и намерева-юсь бежать с ним. Mне надоела затхлая атмосфера дома еврейского плутократа. Но я не могу соединиться со своим любимым сейчас, потому что он беден. К сожалению, я не знаю, где у отца хранятся его миллионы, поэтому мне приходится обкрадывать этого жалкого ростовщика по мелочам в надежде накопить нужную сумму для от-крытия собственного финансового предприятия. Теперь, синьор ка-валер, вы знаете всю правду. Идите к моему отцу, он как раз счита-ет выручку в своем кабинете.
Злоба распирала меня. Я достал последнюю оставшуюся у меня бутылку «скопполо» и налил себе полный бокал.
- Не забудьте, что у отца в подвале еще три подаренные вами бутылки, - сказала Джессика.
- Я оставляю их тебе для усиления огня страстей во время твоих ночных оргий.
- Насколько я понимаю, то что вы наблюдали, доставило вам огромное удовольствие, и я могла бы повторить вчерашний спек-такль специально для вас. Жаль, что вы скоро уезжаете!
Я с трудом удержался, чтобы не грохнуть бутылкой ей по голове. Я задыхался от жажды мести. Успокоился я только тогда, когда чет-кая картина возмездия предстала в моем воображении.
В тот же день я узнал, что граф Алексей Орлов вернулся в Ли-ворно. Утром, в своей резиденции, он принял меня за завтраком. Рядом с ним была Елизавета в ночном шлафроке.
- Ваше величество, - сказал Орлов, обращаясь к Елизавете, - поз-вольте вам представить моего доброго знакомого по Петербургу Джакомо Казанову, шевалье де Сенгаль.
- Джакомо, ты? - воскликнула Елизавете, зардевшись.
- Ах так вы знакомы? B таком случае, не буду мешать, - не без смущения произнес граф и тактично удалился.
- Что ты здесь делаешь?- спросила Елизавета, кутаясь в шаль. Ее трясло, то ли от волнения, то ли из-за болезни.
- Я выполняю некоторые поручения графа в надежде, что он даст мне место в России.
- Что ты о нем думаешь?
- То, что ты в него влюблена. Ты уже потеряла голову и готова потерять жизнь.
- Ты не мог бы у него выяснить, он меня действительно любит?
- Хорошо, я спрошу. Он говорил тебе о своей любви?
- Он готов на мне жениться.
- В России?
- Он хочет совершить обряд венчания на русском корабле.
- Когда?
- Завтра.
- Ты не боишься, что тебя похитят?
- Да, мне страшно, но я его люблю и он обещал совершить вме-сте со своими братьями дворцовый переворот и возвести меня на русский престол.
- Если ты взойдешь на русское судно, тебя в кандалах доставят в Петербург. Если ты откажешься, русские тебя убьют в Европе.
- Что же мне делать?
- Во всем слушаться меня.
КРЫМСКАЯ КУМЫСО – ТЕРАПИЯ
Я был уверен, что не смотря на нашу ссору, Джессика утром явится ко мне с кофейным подносом.
Так и произошло.
Она была в хорошем расположении духа, шутила и даже слегка кокетничала. Я старался ей вторить, но при этом сохранять стро-гость, необходимую для проведения задуманного мною сеанса гип-ноза.
Я убедил Джессику в том, что она на самом деле Елизавета, неза-конная дочь русской императрицы, влюбленная в графа Алексея Орлова.
Далее события развивались так:
Я нанял карету и велел кучеру отвезти Джессику в резиденцию Орлова. Узнав от слуг, что он еще спит, она, к удивлению прислуги, разделась и смело направилась в постель графа.
Проснувшись от ласк «Елизаветы» и тут же отрезвев, Орлов взял красотку на руки и отнес ее на флагманский корабль «Святой Евстафий Плакида», где и состоялась «свадьба» «наследницы рус-ского престола» с братом фаворита Екатерины Великой. В Петер-бурге «Елизавета» была помещена в Петропавловскую крепость, где вскоре скончалась, так и не назвав своего подлинного имени. После ее смерти на стене ее камеры было обнаружено граффити: «В России нет закона, есть фаллос, а на нем корона».
Подлинную же Елизавету я отвез в тогда еще независимый Крым на лечение. Поселились мы в Бахчисарае, в гостях у самого хана Гирея. Полпред Ахмед-Паша оказался очень влиятельной личностью в Крымском ханстве. Он способствовал освобождению русского посла Обрезкова из Семибашенной темницы и благодаря его стараниям, в Бахчисарай были доставлены лучшие специали-сты по кумысо-терапии из Салоник, Багдада и Парижа.
Через год Елизавета была уже здорова и мы отправились на ко-рабле в Венецию. За время лечения она располнела, стала медли-тельной и, казалось, абсолютно потеряла интерес к плотской люб-ви.
Впервые Лиза вышла из каюты, когда наш корабль пришвар-товался в Порту Константинополя. Облокотовшись о поручни, мы любовались панорамой Босфора. С пристани доносилась разноязы-кая речь. Какая-то женщина на берегу окликнула меня по-итальян-ски. Я направился к трапу, чтобы рассмотреть незнакомку, однако передо мной были только чужие равнодушные лица.
Вернувшись на палубу, Лизы в прежнем месте я уже не застал. В каюте ее тоже не было.
Я опять сбежал по трапу на пристань. Лиза стояла на деревян-ном помосте среди десятка портовых шлюх, выделяясь среди них своими располневшими формами, эротично облаченными в мой лучший шелковый камзол.
Copyright (c) 2016 by Leonid Itzelev